Валерий Ковалев - Золото мертвецов

Через полчаса, сидя на камне у разведенного костерка и прихлебывая из консервной банки заваренный на морошке кипяток со спиртом, полковник обдумывал создавшуюся ситуацию.

Находку он просто так не оставит, это подарок судьбы, но и переть ее по тундре на горбу смерти подобно.

А посему слитки нужно перенести в укромное место и спрятать, захватив с собой парочку на текущие расходы. И стоит ли теперь безоглядно спешить в Москву? — задал сам себе вопрос Огнев. Лучше наведаться к Лешке в Петрозаводск, отблагодарить и решить, как быть с кладом. Один ум хорошо, а два лучше.

Спал он в эту ночь вполглаза, несколько раз хватался за автомат и озирался.

Утром встал с тяжелой головой, умылся, развел костер, вскрыл последнюю банку с тушенкой, разогрел, слил жир в пустую и соорудил коптилку. Затем, прихватив опорожненный вещмешок с автоматом, пошел в низину к самолету.

По пути наткнулся на людской череп, россыпь позеленевших гильз и ржавый «шмайссер».

— Немец, откуда он взялся?

Обойдя бомбер, метрах в двадцати от него нашел груду заветренных костей, истлевший подсумок с гранатами и винтовку. Судя по всему, здесь был бой. Что подтверждали и многочисленные дыры в корпусе.

— Не отдали бойцы золото врагу, интересно, куда они его доставляли?

Постояв несколько минут у машины, Огнев забрался внутрь, зажег коптилку и тщательно ее обследовал. В тусклом свете дымного фитиля увидел на дюралевом полу еще множество рассыпанных слитков, несколько русских ППШ и две рубчатые «феньки».

Автоматы покрылись ржавчиной, а гранаты в довольно приличном состоянии, даже зеленая краска сохранилась.

— Пригодится, — сказал Огнев, сунув одну в карман.

Затем обследовал содержимое офицерских планшетов — документов там не было, отсутствовали они и у бойцов.

Скорее всего, унесены оставившим записку.

После этого Огнев осмотрел кабину пилотов, где были еще кости в летных шлемах и рыжих хромовых куртках.

До позднего вечера он загружал в мешок слитки, перетаскивая их в свою нору, затем пересчитал — оказалось двести штук.

— И на сколько же тут? Миллионов на десять, в зеленых? Ну что же, полковник Огнев, вот ты и богат как Крез, — горько рассмеялся. — Только за все эти цацки здесь и булки хлеба не купишь.

Мысль о еде разбудила щемящее чувство голода. Последние дни он всячески урезал свой и без того скудный паек.

Взяв автомат, передернул затвор и направился к озеру, где устроил в кустах у берега засаду. Однако дичи здорово поубавилось, а та, что осталась, перебралась на другую сторону.

Когда через час бесплодных ожиданий раздосадованный Огнев собирался покинуть лежку и заняться поиском грибов, метрах в трехстах от него, в карликовом березняке, появилось небольшое стадо диких оленей: бык, две оленухи и несколько телят. Сторожко переступая тонкими ногами, звери лакомились молодыми ветками кустарника.

Огнев замер (легкий ветер дул в лицо) и прицелился в одного из молодых.

Короткая очередь расколола тишину, стадо растаяло как дым, а на земле остался бьющийся в агонии теленок.

Спустя час в жарко пылающем костре на шомполе румянились, постреливая голубоватыми искрами, несколько кусков свежины.

Основательно подкрепившись и завершив трапезу заваренным на багульнике чаем, Огнев стал коптить мясо в дорогу, для чего использовал расщепленные приклады ППШ и три срубленные осинки.

Теперь дело оставалось за малым — спрятать слитки.

Их Юрий закопал в промоине, навалив сверху большой камень.

А еще через сутки, помянув на прощание погибших и закрыв пробоину элероном, Огнев с туго набитым вещмешком двигался на восток, к железной дороге. В пути его настиг первый снег, затем на несколько дней в тундре запуржило, и беглец сбился с маршрута.

Уже совсем ослабев в бескрайнем метельном пространстве, на третьи сутки он вышел к стойбищу оленьих пастухов в поросшей кустарником долине.

На лай собак полог одного чума откинулся, и из него появился низкорослый мужчина.

— Я военный, — перехватил беглец взгляд аборигена, брошенный на оружие. — Отстал от своих, попал в пургу и заблудился. Нельзя ли у вас немного передохнуть и обогреться?

— Военная, это хоросо, — напевно произнес житель тундр, делая приглашающий жест в жилище.

У ярко пылающего очага, с висящим на треножнике котлом, одетая в меховый балахон женщина, дымя трубкой, что-то помешивала деревянной ложкой. Чуть дальше, на лежанке из шкур, сидели старик, чинивший упряжь, и черноглазый мальчишка лет семи.