Александр Фишман - Доставить и выжить

— На пенсии?

— На военной. В отставке я.

— Серьезно? Так и я тоже, — улыбнулся бывший разведчик.

— Поди ты! В каком звании?

— Старший прапорщик. Двадцать лет выслуги, пенсия по инвалидности.

— А я без малого тридцатник отмаршировал. Что ж, давай знакомиться.

— Давайте. Шамышов Игнатий Маркелыч.

— А я Иваньков Валерий Кондратьевич. Подполковник в отставке.

— Очень приятно

Мужчины пожали друг другу руки, после чего принялись прогуливаться уже вместе.

— Тебя, говоришь, по инвалидности списали? Из-за зрения?

— Так точно.

— Был в горячих точках?

— Две командировки в Афган.

— Ясно. Род войск?

— Артиллерия. Разведвзвод. А ты, Валерий Кондратьевич, где служил?

— А я в авиации, брат. В ВВС. Последняя должность — заместитель командира полка по вооружению. Специальность вроде чисто техническая, но ответственность уж поверь мне! Любая мелочь может такой бедой обернуться! Даже катастрофой!

— Могу себе представить! — Дед, не скупясь, добавил в голос уважительных ноток.

— Вроде и в Подмосковье полк базируется… не будем уточнять где…

— Понимаю.

— Но ведь постоянно на боевом дежурстве! Ни тебе праздников, ни выходных!

— Кошмар! — демонстрируя полное понимание, покачал головой кавалер четырех боевых орденов, имевший за плечами ранения, контузию и десятки разведрейдов.

— Был у нас один интересный случай. Могу рассказать, если ты не торопишься.

— Что ты, Валерий Кондратьевич, с удовольствием послушаю.

— Так вот. Произошло это еще при Андропове. Лет, значит, пятнадцать назад, или около того…

Они вдоволь нагулялись, мирно беседуя, когда начал накрапывать дождик.

— Ты в шашки играешь? — поинтересовался Валерий Кондратьевич.

— Играю.

— Так пошли ко мне. Сгоняем пару партий. Все равно дождь.

— Неудобно. Домашних беспокоить и все такое.

— Какие домашние! Жену я схоронил три года назад. Дочери взрослые, живут своими домами. Так что один я. В двухкомнатной квартире. Ну что, пошли?

— Тогда погоди минутку. Я сбегаю. У меня дома и пузырек есть, и к нему кое-что.

— Погоди! — схватил за руку, уже приготовившегося сорваться с места старшего прапорщика Иваньков. — Не надо ничего. У меня дома все имеется.

— Мало ли. Мое не помешает.

— Твое будем пить в другой раз. Ну?

— Лады.

Новые приятели сыграли несколько партий в шашки, причем все до одной вничью, распили бутылочку, пообщались, словом, провели время самым приятным образом…

— Долго ты здесь еще пробудешь? — прощаясь, поинтересовался хозяин квартиры.

— С неделю.

— Обязательно заходи. Нам есть о чем поговорить. Верно?

— Еще бы. Двум солдатам всегда найдется о чем потолковать.

— Значит, я жду.

Выйдя на площадку, Маркелыч спустился на один лестничный пролет, постоял немного, слушая звуки запираемых засовов, и бесшумно поднялся на пятый этаж.

— Тэ-эк-с… — удовлетворенно шепнул он самому себе, осмотрев чердачный люк и замок.

Достав нож, он быстро справился с замком и залез на чердак…

Спустя двадцать минут, он уже опять стоял на металлической лесенке, ведущей к люку и прилаживал безвозвратно испорченный замок таким образом, чтобы, с одной стороны, он, висящий лишь на одной петле, ничего не запирал, а с другой стороны, чтобы его отсутствие не бросалось в глаза жильцам верхнего этажа…

…Когда на следующий день отставной прапорщик Игнатий Маркелович Шамышов отправился в гости к своему новому приятелю, в захваченной им с собой сумке, кроме двух бутылок водки и закуски, находились и еще кое-какие найденные и заимствованные им в квартире предметы: моток капроновой бельевой веревки, крепкой, как парашютный строп, обычная бечевка и фонарик, с уже подсевшими, но еще действующими батарейками.

Старый разведчик молил Бога, чтобы эти вещи ему никогда не пригодились…

Внутреннее помещение районной прокуратуры узостью коридоров и обшарпанностью лестничных ступеней, стен и дверей несло на себе печать чего-то неистребимо советского: холодно-казенного, бездушного, бесцветного и бедноватого.

Знахарь постучался в один из кабинетов и, не дождавшись приглашения, открыл дверь и решительно шагнул внутрь.

— Здравствуйте, Ольга Федоровна.

Хорошо сохранившаяся для своих тридцати пяти-тридцати шести круглолицая белокурая женщина оторвалась от бумаг.

— О, какие люди! — с иронией воскликнула она. — Не прошло и полугода, как наш пылкий воздыхатель сподобился объявиться!