Говард Хайнс - Слепая ярость

Но через какое-то время Нику вдруг показалось, что звуки стрельбы стали глуше. Он круто развернулся, растерянно вслушиваясь. Такое было впечатление, будто отдаленная стрельба идет со всех сторон. Им овладела паника. Не помня себя, Ник рванулся куда-то наобум и побежал из последних сил, уже не думая о возможных препятствиях на пути. Почва под ногами стала заметно мягче, предостерегающе зачавкала вода, но он не придал этому значения и продолжал продвигаться вперед. На пути его уже не было ни деревьев, ни кустарника, — но и это не насторожило Ника. И только когда земля вдруг предательски раздалась и он ухнул по пояс в вязкую холодную слизь, сердце сжалось от ужаса: топь!

Стиснутый невидимой безжалостной ладонью, Ник почувствовал себя маленькой беззащитной птичкой, угодившей в силок. Он рванулся что было сил, — но трясина с чавкающим урчанием продолжала медленно засасывать его в свое чрево. Его охватило отчаяние, сменившееся вдруг полным безразличием к происходящему: ну вот и все, еще пара минут — и не станет на свете Ника Паркера, и никто никогда ничего о нем не узнает, и только будет одной строкой больше в списке пропавших без вести, и только мама заплачет, получив скорбное извещение…

Никогда прежде смерть не была так близка от него. Куда уж лучше пуля: ударила в голову — и нет тебя в ту же секунду. Быстро и понятно. А тут приходится ожидать неизбежного конца, не будучи в состоянии его избежать. Ник вдруг понял состояние приговоренных к смерти перед казнью…

Трясина уже подступила к груди, струйки липкой жижи проникли под обмундирование, противно заскользили по телу — будто холодные скользкие пальцы. Ника передернуло от отвращения: он всегда отличался исключительной чистоплотностью, а теперь еще придется глотать эту вязкую мерзкую грязь — бр-р, гадость! Собрав последние остатки воли, он принялся осторожно, стараясь не делать резких движений, шарить руками по сторонам — ведь край топи должен быть где-то совсем рядом, не более чем в ярде.

И вот его ладонь нащупала островок относительно плотной почвы. Вцепившись пальцами в предательски шевелящуюся кочку, Ник начал подтягиваться всем телом к ней. Топь недовольно всхрюкивала, не желая отпускать добычу. Но усилие за усилием — и медленно, по полдюйму, Ник выбрался из зыбкой западни. И тут, почувствовав освобождение, он уткнулся лицом в мокрую траву и заплакал навзрыд.

Он не знал, сколько пролежал вот так вот, в безутешных рыданиях. Он не помнил, сколько плутал потом по джунглям, уже совершенно без определенной цели, в дурманном полузабытьи. Он не ведал, день сейчас, вечер или ночь: солнце взошло не для него, а тепло лучей не могло одолеть колотящего Ника озноба. И когда он услышал остерегающий окрик, то не обрадовался, не удивился и не встревожился, а просто покорно остановился, незряче глядя в пространство.

Он услышал шорох травы: к нему приближались люди. Послышалась тихая вьетнамская речь, так похожая на птичий щебет. Ник потянулся к подсумку с гранатами, но его пальцы безуспешно теребили застежку, задубевшую от болотной грязи. В грудь Нику уперся твердый ствол, руки его были заведены за спину и крепко стянуты тонкой, врезающейся в кожу веревкой, напоминающей проволоку.

«Ну вот и все…» — обессиленно подумал он.

И даже почувствовал облегчение: загадочная враждебная тьма наполнилась каким-то смыслом, ответственность за свою судьбу переходила теперь в чужие руки, и оставалось только бездумно следовать по течению.

Его долго вели куда-то, — наверное, прошло не менее десяти часов в дороге. По пути был только один привал, когда Ника усадили на землю и дали ему хлебнуть из фляжки тепловатой воды. Обходились с ним не грубо, лишь иногда тыкали стволом в спину, да и то не острастки ради, а для того, чтобы Ник не свернул с тропы.

Следующую остановку Ник тоже принял за привал, но оказалось, что они уже прибыли на место. Он покорно сидел на жарком солнцепеке. Озноб прошел, в голове грохотало уже не столь нестерпимо, вот только глаза жгло по-прежнему, и смертельная усталость ощущалась во всем теле. Затем Ника завели в хижину — он догадался об этом потому, что на входе пришлось пригнуться, а внутри помещения был земляной пол. Начался допрос — переводил какой-то стариковский голос с жутчайшим акцентом. Ник вяло отвечал. «Может быть, сейчас расстреляют?» — мелькнула в голове мысль и тут же погасла. Им овладели безразличие и апатия, смысл вопросов с трудом доходил до него — и пару раз его ответы звучали явно невпопад. Стук в голове снова стал нарастать — как будто бы все ближе накатывал скорый поезд, вот он уже совсем рядом, вот он словно врывается в мозг — и тут Ник потерял сознание.