Игорь Никулин - Золотой капкан

— Нет, — ответил Иван. — Нам бы продуктов в дорогу и покинуть тайгу…

Вадим возмутился:

— А о больных ты подумал? Их что, с собой потащим? Ты лучше сразу попроси ружье и застрели. Та же смерть, только меньше мучении. Ишь, умник…

— Верно, им надо отлежаться, — произнес Протасов. — Я не тронусь с места, пока жене не станет хоть чуточку лучше. И вообще, нельзя уходить, не выполнив миссии.

— О чем ты, приятель?

— О Слоне… Не кажется вам, что следовало бы поквитаться? Или оставим так, как говаривал наш Гарант, когда американцы бомбили Югославию: «Будем выше того»?.. Вот вы, — обратился он к поселенцам, — божьи люди. Библию, наверное, знаете от корки до корки? Сказано ведь в Ветхом Завете: кровь за кровь, око за око?

— Интересно, как ты собираешься вершить вендетту? На лодке погребешь вверх по течению? Бензина в баке кот наплакал. Пойдешь берегом? Идти будешь дня четыре… Но, допустим, мы вышли к прииску… Хочешь снова сыграть с судьбой в поддавки? У нас автомат на троих, у них минимум шесть. В чью пользу счет?

Протасов развел руками, словно приглашая собравшихся стать свидетелями его правоты:

— Хорошо! Мы никуда не идем и останемся здесь. Но они станут нас искать! Я в этом больше чем уверен. И однажды припрутся и сюда… Наши дальнейшие действия?.. Бежать без оглядки и подставлять этих людей?

— Хватит, — негромко сказал старец, и в комнате настала тишина. — Мы покинули тот безбожный мир; мир, погрязший в грехе и злобе. Мы порвали с ним отношения и не желаем иметь ничего общего. Коснись грязи, вымажешься сам. Господь в числе заповедей оставил нам главную: «Не убий!» Вы же предлагаете нарушить ее, очернить свои души, отобрав чужую жизнь. Жизнь дана Богом, и только он вправе ею распоряжаться: дарить или забирать назад. Он, но не человек. Никто не вправе пролить безвинную кровь…

— Безвинную?! — вскочил Протасов. — О чем вы говорите? Это у убийц безвинная кровь?

— Не нам о том судить… Остановить я вас не могу, ибо вы принадлежите чуждому нам миру. Но никто из нас не поможет в смертоубийстве. Помочь в том — добровольно предаться в руки антихристовы.

— Но я и не предлагал…

— Вы покинете нас, но когда придет время. И не раньше, чем хворь отступит от ваших товарищей. Препятствовать не станем. Дадим и провизию, и проводника. Он выведет вас на тракт, а оттуда до ближайшей деревни верст сорок.

— А если бандиты…

— Найти нас не просто. Мы прожили обособленно больше полувека, и вы — первые наши гости.

— Но…

— На все воля Господня. Бог даст, злодеи не появятся… Кто их к себе примет? — обратился он к людям.

— Я, — подал голос Никодим. — Пусть у меня поживут, не стеснят. Только… — он замялся, — старец Петр… дозволь позвать колдовку. Иначе, боюсь, помрут хворые.

Старец задумался и разрешил:

— Что ж, худа не будет.

Агафья жила на отшибе, в ветхой хибаре, которую поселенцы за глаза называли не иначе как логовом ведьмы.

Многие величали ее бабкой, хотя по годам до бабки ей было еще далеко. В декабре ей должно было исполниться только сорок. Но прозвище давно пристало к ней, и больше из суеверной боязни. Агафья слыла знахаркой, или колдовкой, как звали старообрядцы.

Колдовками в их роду были все женщины. И прабабка, которую Агафья помнила смутно, и бабка Лукерья, к которой по всякой болезни, от пореза до зубной боли, сбегались поселенцы.

Мать с детства брала с собой в тайгу, показывала каждую полезную травку, каждый корешок, объясняла лечебную силу и предназначение, учила правильно сушить, толочь, измельчать, тереть мази и варить настои. В их избе всегда было влажно, пахло травами и дегтем…

Мать рано умерла, и дар врачевания перешел к Агафье. Первое время ей становилось жутко: принимала роды, и не дай бог, если ребенок появится на свет с увечьем или мертворожденный; вправляла вывихнутые суставы, правила головы при сотрясениях, засекала утин, загрызала грыжи. Зимой, когда детвора гоняла на салазках с горки и опрокидывалась, ломая руки-ноги, научилась накладывать лубки, да так ловко, что кости срастались без болезненных последствий.

Чуть что, за помощью бежали к ней. Но… случись неурожай, внезапная хворь или другая напасть — винили опять же ее: отомстила ведьма за взгляд искоса или бабью ругань у реки. Плевали вслед, крестили в спину, думая, что тем изгонят из нее беса.

Парни ее сторонились еще с девичества, и, когда подружки повыходили замуж, а некоторые уже качали зыбки с первенцами, она перестала и думать о замужестве. Ее рок — одиночество.