Уилбур Смит - Хищные птицы

Хэл ощущал йодистый запах моря, свежий дух бурых водорослей и соли. Его обоняние стало очень острым, его так прочистили долгие месяцы пребывания на морском воздухе, что Хэл был теперь способен уловить даже слабый запах суши, теплый, поджаристый аромат Африки, похожий на аромат бисквита, только что вынутого из печи.

Тут он почуял и другой запах, такой слабый, что подумал: нос играет с ним шутку. Но через минуту он снова уловил это – просто некий след, медово-сладкий на ветру. Хэл не понял, что это такое, и стал вертеть головой в разные стороны, внимательно принюхиваясь в поиске новой легкой волны.

И тут это возникло снова, некий аромат столь головокружительный, что Хэл покачнулся, словно пьяница, сунувший нос в ведро с бренди, и ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вскрикнуть вслух от волнения. Он с трудом сжал губы, и, переполненный чувствами, вывалился из своей корзины на мачте и стремительно скользнул по канатам вниз, на палубу. Он так тихо ступал по доскам босыми ногами, что его отец вздрогнул, когда Хэл коснулся его руки.

– Почему ты оставил пост?

– Я не мог крикнуть с мачты… они слишком близко. Они тоже могли меня услышать.

– О чем ты бормочешь, парень? – Сэр Фрэнсис гневно посмотрел на сына. – Говори четко.

– Отец, неужели ты не чуешь?

Хэл настойчиво дернул отца за руку.

– Чего не чую? – Сэр Фрэнсис вынул изо рта трубку. – Что ты там унюхал?

– Специи! – ответил Хэл. – Воздух просто насыщен запахом специй!

Они быстро двигались по палубе – Нед Тайлер, Эболи и Хэл, – встряхивали и будили тех, кто еще спал, каждого сразу предостерегая, веля хранить тишину и занимать свои места. Барабан не стал бить сбор. Но волнение оказалось заразительным. Ожидание закончилось. Голландцы были где-то рядом, с наветренной стороны, в темноте. Теперь уже все чуяли запах их баснословного груза.

Сэр Фрэнсис загасил свечу на нактоузе, чтобы свет их не выдал, потом передал ключи от ящиков с оружием старшим по шлюпкам. Оружие держали под замком до того момента, пока добыча не окажется в поле зрения, из страха перед бунтом, который всегда был на уме у каждого капитана. Все остальное время только офицеры носили сабли.

Ящики поспешно открыли, и оружие быстро раздали. Абордажные сабли, выкованные из отличной шеффилдской стали, имели простые деревянные эфесы и выпуклые гарды. Еще имелись шестифутовые пики из английского дуба, с тяжелыми шестиугольными железными наконечниками. Те из команды, кто не обладал искусством сабельного боя, выбирали для себя или эти крепкие копья, или абордажные топоры, способные с одного удара снести человеку голову с плеч.

Мушкеты хранились в пороховом погребе. Их тоже быстро принесли, и Хэл помогал остальным заряжать их горстью свинцовой дроби и горстью пороха. Это было неудобное, неточное оружие, и полезное расстояние выстрела из них не превышало двадцати-тридцати ярдов. После того как спускали курок и горящий фитиль механически опускался к заряду, мушкеты стреляли, выпуская облако дыма, но потом их нужно было перезаряжать. А эта операция требовала двух-трех жизненно важных минут, во время которых стрелок находился во власти врагов.

Хэл предпочитал лук; знаменитый английский длинный лук, истребивший французских рыцарей при Азенкуре. Из него можно было выпустить дюжину стрел за то время, которое требовалось для перезарядки мушкета. Длинный лук позволял с пятидесяти шагов попасть точно в центр груди врага, а сила удара была такова, что стрела пронзала человека насквозь, даже если того защищали нагрудные латы. Хэл держал наготове две связки стрел, прикрепленные по обе стороны его «вороньего гнезда».

Сэр Фрэнсис и несколько младших офицеров надели полулаты, легкие кавалерийские кирасы, добавив к ним стальные шлемы. От морской соли все слегка заржавело, к тому же латы были побиты в прежних схватках.

Очень скоро их корабль был готов к битве. Команда вооружилась и надела доспехи. Однако орудийные бойницы оставались закрытыми, малые пушки еще предстояло подготовить. Часть команды суетилась внизу с Недом и боцманом, а остальным было приказано лечь на палубу, прячась за фальшбортом. Не горел ни один фитиль – свет и дым могли насторожить добычу, предупредить ее об опасности. Однако у основания каждой из мачт тлели угольные жаровни, а из-под пушек уже выбили тормозные клинья, пользуясь обернутыми тканью деревянными молотками, чтобы звук ударов не смог разнестись по воде.