Владимир Моргунов - Крутой сюжет 1994, № 01

Да, надо признать, что Рындин умел наблюдать и делать выводы, что его, видимо, и сгубило: «Группы и группки насчитывались наверняка в большом количестве, состав их менялся — за два месяца, в течение которых я посещал четыре группы в разных местах города (одну даже вне города), состав их обновился более чем наполовину».

Собственно, такое явление характерно для многих подобных процессов. Оно знакомо мне по давним посещениям групп каратэ и ушу, где примерно через полгода занятий образуется ядро из пяти-семи самых способных или наиболее упорных учеников. С ними проводятся дополнительные занятия, иногда они даже подменяют инструктора в работе с новичками. Они же выступают в соревнованиях. Наверняка в этом случае старосты и активисты тоже участвовали в дополнительных собраниях. Знал ли Рындин о том, что из некоторых членов сект готовились боевики? Во всяком случае, я мог предположить, что овладение основами Всепроникающей Мудрости было условием хотя и необходимым для зачисления в состав боевиков, но недостаточным. Надо было еще иметь соответствующие физические данные. Я не мог пока определить суть функций боевиков, кроме расправ с неугодными типа Рындина и охраны собраний. Последнее предназначение у меня вызвало — хотя и являлось пока чисто теоретическим — некоторые ассоциаций, исторические аналогии, если угодно. «Зааль шютце», то есть, охрана залов, чем занимались в свое время крепкие и беззаветно преданные идее молодые люди, положила начало военной элите и дала известную аббревиатуру — СС.

Предположения Рындина в этом отношении почти полностью совпадают с моими: «… теперешние претенденты на роль повелителей идут неизбитым путем. Они овладевают душами, точнее психикой масс. И надо сказать, расчет их достаточно точен: в борьбе политических партий за голоса голодных и неуверенных в завтрашнем дне избирателей тратятся силы и средства, а обретенная власть может оказаться чисто формальной, потому как требуется удовлетворение нужд и чаяний миллионов, что является делом крайне трудным, если вообще выполнимым в нынешней ситуации».

Значит, Куренков, носившийся, по свидетельству Рындина, с идеей элитарного управления огромными массами низших существ, стоял во главе или, в крайнем случае, у истоков некой секретной организации? Мне в это не верилось, хотя я и не обладал достаточной информацией о нем. Более верным мне представлялось другое предположение: «Рица» являлась даже не крышей, а крышкой бункера под названием Всепроникающая Мудрость.

Я видел горы, довольно широкое ущелье, серое небо над ним. Это было необычно, я привык видеть здесь свет. А теперь небо затянуто пеленой, из невидимых туч летел снег. Ущелье заметно сужалось к противоположному концу, просвет там был исчезающе малым и вовсе не из-за перспективы — расстояние до выхода из ущелья составляло не более двух километров.

Надо преодолевать, надо постоянно изменять обстоятельства в свою пользу, иначе потом, вынырнув из сна, я обнаружу мир вокруг себя в лучшем случае таким, каким я его оставил. Но эти «лучшие случаи» — редкость необычайная. Мир имеет стойкую тенденцию меняться к худшему, если этой тенденции не сопротивляться постоянно.

И я пошел по ущелью. Мне понадобился посох — я знал, что очень скоро не обойдусь без него — и посох появился в моих руках. Дубина длиной около полутора метров, толщиной чуть ли не в руку. Манипулируя такой штукой, можно наделать дел. Используя кое-где посох как шест для прыжков, я преодолевал нагромождения скальных обломков, перескакивал с его помощью через углубления, заполненные рыхлым снегом. Но я знал, что ближе к выходу из ущелья мне встретятся преграды посерьезней, нежели камни и ямы. И верно: не успел я преодолеть треть пути, как с пологого склона слева черными молниями метнулись наперерез тропе несколько черных волков. Интересно, подумалось мне, а что произойдет, если я сейчас опущу руки, не стану сопротивляться? Но я знал, что сопротивляться надо, что все происходящее здесь — не сказочка и не компьютерная игра, об условностях речи быть не может, последствия событий и моих поступков «здесь» скажутся непременно «там», в обычной жизни.

Волки атаковали меня полукругом. Их было пятеро или шестеро — они оказались слишком близко, когда я обратил на них внимание. Здесь меня не может предупредить остро развитое чувство приближающейся опасности, здесь оно спит, здесь правила игры иные.