Константин Стогний - Позывной «Крест»

Да, когда-то он читал, что первые сирийские христиане приходили в пещеру Покаяния с маленькими масляными светильниками, отмаливали грехи и насыщались атмосферой на краю жизни. Им казалось, что они тут очень близки к переходу в иной мир.

«В пещерах зачастую одолевает такое чувство и без всяких росписей на стенах», — успокаивал себя Виктор. Но ему ли было не знать, как бывает в пещерах! Человеку с запредельной интуицией не надо рассказывать байки — он все почувствует сам.

Вдруг Виктора осенило: «Что ж это я дергаюсь? У меня есть способ найти покой и умиротворение».

Лавров достал из заплечной сумки черную плинфу и впервые за много дней положил ее себе под голову, выключив фонарь. Надо сказать, проживая в монастыре иноком Ермолаем, Виктор порядком отошел от мирских обычаев. В его душу вошло смирение, сердце укрепилось в своей доброте, а помыслы… Какие помыслы могут быть у человека, который ухаживает за лошадьми, любит их, как детей? Инок Ермолай находил умиротворение в каждом дне своей кроткой, добродетельной монашеской жизни. А по ночам свершалось таинство — он говорил с подголовным камнем Иешуа. Это помогало ему в общении с местными завистниками и даже с самим настоятелем монастыря Святого Иоанна. Инока уважали и побаивались за его искренность и правдивость речей. Удивительный, необъяснимый факт, когда человек говорит с камнем и поток информации, словно из уст Господа, откладывается в мыслях на арамейском или греческом языке. Чудо?.. Сколько необъяснимых чудес даровано человечеству? Взять хотя бы благодатный огонь, секрет возникновения и схождения которого не разгадан по сей день…

— Добрый день, Отче! — мысленно произнес на арамейском Виктор, но ответа не последовало.

Он повторил приветствие, затем еще и еще… Камень не отвечал ему. Что же случилось? Лавров поднял голову и оглянулся. Да, все эти дни мирской жизни инок Ермолай не говорил с камнем — не было возможности. Но дело даже не в этом. Почему-то журналист, проживший в монастыре достаточно долго, решил для себя, что, не причастившись и не исповедовавшись, совершать таинство общения с камнем не стоило. Ведь что такое мирская жизнь Лаврова? Каждая мысль — грех, его постоянная ирония — грех. Уже не говоря о его более чем тесных отношениях со Светланой. Как монаху, Виктору Лаврову совсем не хотелось говорить с камнем Иешуа без исповеди и святого причастия. Сегодня же наступил такой день, когда поговорить было просто необходимо. Но камень молчал.

Внезапно в полной тишине в пещере вспыхнули сразу несколько факелов, ослепив журналиста так, что заболели глаза. Секунд тридцать Лавров приходил в себя, протирая веки кулаками. Наконец он смог видеть. Действительно, по всему периметру пещеры горели масляные лампы. Их было много, поэтому тусклый свет, собранный воедино, оказался достаточно ярким. Что это?!

— Тот слеп, кто света не видел, — послышался надтреснутый голос.

На стену пещеры упала огромная человеческая тень…

Светало. Светлана устало ковыляла по пустынной дороге в сторону Эль-Кутейфы. Если проезжал грузовик или легковой автомобиль, она укрывалась в придорожных глыбах, не особенно прячась, но и стараясь не попадаться на глаза. Одинокой женщине в мусульманской стране не стоило находиться на автотрассе одной.

Наконец она услышала надсадный гул — приближался небольшой старый автобус, когда-то синий, но теперь давно выгоревший и пыльный. Соломина потуже затянула на голове дупатту, заправила под платок выбившиеся пряди и вышла на середину дороги, размахивая обеими руками, чтобы шофер остановил свою видавшую виды машину с квадратными фарами и помятой радиационной решеткой. Капот автобуса был в таком состоянии, будто машина регулярно налетала на всем ходу на кирпичную стену; шины лысые, как головы стервятников. Когда латаный-перелатаный драндулет, явно похищенный с какой-нибудь автомобильной свалки, остановился, Светлана открыла скрипучую дверцу и спросила по-арабски:

— До Кутейфы довезете?

Шофер был грузным сорокалетним мусульманином в белой вязаной шапочке-такыйе, которая плотно прижимала черные кудри хозяина к голове.

Зачастую мужчины молчат, потому что руководствуются двумя соображениями: во-первых, зачем говорить, если еще ничего не понятно; во-вторых, если и так все понятно, то зачем еще что-то говорить?

Двигатель пыхтел, ворчал, тарахтел с перебоями. Секунд десять Светлана слушала, как «троит» мотор, и поняла, что раз шофер не возражает, то можно подняться в салон.