Андрей Воронин - Му-му. Бездна Кавказа

— Чай, кофе? — предложил Гизмо. — Может быть, пивка? Коньяку, простите, нет.

— Есть работа, — проигнорировав как поступившее предложение, так и легкий сарказм, коим была приправлена последняя фраза, сказал Дорогин. — Надо быстренько выложить кое-что в Интернет.

— Так это ж минутное дело, — удивился Гизмо. — Стоило из-за такой ерунды по городу мотаться? Скинули бы мне на «мыло», и все дела…

— «Мыло» — это и-мейл, что ли? Не грузи ты меня, бога ради, своим профессиональным жаргоном, и без того башка, как колода. И потом, не все так просто. Информация горячая, и заинтересованные лица удалят ее из сети, как только обнаружат. Поэтому ее надо разместить на большем количестве открытых для всеобщего просмотра сайтов, и появляться она там должна не реже раза в час на протяжении, по крайней мере, восьми-десяти часов, невзирая на возможные попытки блокирования.

— Раз плюнуть, — сказал Гизмо.

— Ты особенно-то не плюйся. И имей, пожалуйста, в виду, что за известным тебе кабельным колодцем телефонной сети на Шестой Парковой установлено круглосуточное наблюдение.

— Да пусть себе наблюдают — хоть круглосуточно, хоть круглогодично. Мало ли в Бразилии Педров? Я хочу сказать, что такой колодец в Москве не один.

— Я понял, что ты хочешь сказать. Смотри, Владик, дело нешуточное. Поймают — мало тебе не покажется.

— И что будет?

Вместо ответа Дорогин прицелился в него указательным пальцем и сымитировал отдачу пистолета.

— Даже так? — Гизмо почесал в затылке. — Ну, тогда, значит, так… Что нам нужно? Нам нужен незарегистрированный беспроводной модем… ну, это ладно, это у меня есть. Машина нужна — быстрая, с хорошим водителем. Ну, и, наверное, пожевать что-нибудь, десять часов все-таки, да ночью…

— Машина у подъезда, — сказал Дорогин. — Костя Зайцев за рулем, бак залит под пробку. Пакет с едой и упаковка пива на заднем сиденье, переходник для блока питания ноутбука в гнезде прикуривателя. Что-нибудь еще?

— Так все-таки кто из нас гений? — грустно спросил Гизмо.

— Собирайся, Владик, — сказал Дорогин, — время не ждет. Надо торопиться, пока… — Он оборвал себя, вздохнул и повторил: — Надо торопиться.

— Так я уже, — сказал Гизмо и, шаркая подошвами тапочек сорок шестого размера, пошел собираться.

Майор Кулаков, по прозвищу Старый, хромая, вышел на крыльцо и остановился, хмуро оглядываясь по сторонам. Холодный ветер путался в мятых полах его старомодного черного пальто и забавлялся с распоротой до самого бедра штаниной, хлопая ею, как реющим на мачте пиратского фрегата черным флагом. Над Москвой занимался серый пасмурный день. С неба густо сыпался снег, тротуары за ночь основательно замело, и угрюмые «суточники», то бишь лица, подвергнутые административному аресту, под наблюдением толстопузого, мордатого старшины уже скребли их деревянными лопатами. Какая-то дворняга, поджимая от холода то одну, то другую лапу, трусцой миновала их, увернулась от чьей-то метлы и уселась на заснеженном газоне справлять нужду, пребывая в блаженном неведении по поводу того, что гадит под окнами отделения милиции, грубо нарушая тем самым общественный порядок и в циничной форме проявляя явное неуважение к правоохранительным органам. Старый с удовольствием бы к ней присоединился, но в желудке у него было пусто, хоть шаром покати, да и простреленная нога вряд ли позволила бы принять подходящую для этого дела позу. Кроме того, все, что думал о правоохранительных органах, майор Кулаков уже высказал прямо в лицо представителям этих органов. Причем в такой форме, что им, беднягам, наверное, было бы легче, если б он и впрямь навалил кучу прямо на стол начальника отделения…

Старый нашарил в кармане пачку с последней сигаретой, сунул сигарету в зубы, а пачку, скомкав, небрежно швырнул прямо на крыльцо. Зажигалка куда-то запропастилась — видимо, осталась в квартире журналистки. Осталась, как и многое другое, и это была, увы, не самая большая из понесенных майором Кулаковым потерь. «Ладно, — подумал он, стоя на крыльце отделения милиции с незажженной сигаретой на губе, — это мы как-нибудь переживем. Были бы кости, а мясо нарастет. А вот Витька Порошин не пережил, земля ему пухом. Ничего, я эту падлу еще достану!»

Раненая нога болела, все тело затекло и противно ныло после ночевки в милицейском «обезьяннике». Этой ночевки было бы легко избежать, если бы подонок, устроивший в квартире Белкиной засаду, не догадался унести с собой его и Порошина служебные удостоверения. Ментов, по всей видимости, вызвал он же, и те, явившись по вызову, обнаружили в залитой кровью квартире известной журналистки два трупа и одного привязанного к стулу человека с простреленной ногой. Один из покойников имел при себе паспорт на имя гражданина Грузии Георгия Дадашвили; два других, и мертвый, и живой, были без документов, зато при целом арсенале огнестрельного оружия, да еще и в чужой квартире, где им решительно нечего было делать. При таких условиях Старый мог до хрипоты орать, что служит в ФСО (чем он и занимался, пока и впрямь не охрип), но ночи в «обезьяннике» ему было не миновать. Он предполагал, что менты были рады такому удобному случаю отыграться на одном из своих «старших братьев». В этом предположении была большая доля истины, поскольку тело у него ныло не только из-за жесткой скамьи, на которой пришлось ночевать, но и после обработки милицейскими дубинками.