Дмитрий Красько - Отпущение грехов

Ружин в комнате как раз клал телефонную трубку на рычаги.

– Пожрать заказал, – пояснил он. – Что-то проголодался. Нудного ты какого-то типа загарпунил, Чубчик. У меня от таких всегда чувство голода возникает.

– Ты что-то жрешь, жрешь, а толку не видать, – проворчал я. – Не в коня корм, что ли?

– Ну, так я же не овес жру, – оскорбился он.

– Так ты и не конь, – возразил я.

– А-а! Иди застрелись! Из шестиствольного пулемета, что в кровати валяется.

– Сам из такого стреляйся, – начал было я, но меня прервал затрещавший вдруг – он всегда трещит вдруг – телефон. Ружин поднял трубку, прижал ее к уху и отрывисто бросил:

– Да! – Потом послушал немного и выдал на-гора еще один перл: – Фью-ить! – При этом глаза у него вылезли из орбит не хуже, чем у ментика в ванной. Я с интересом наблюдал за процессом, но в это время в дверь постучали. Ужин прибыл. Ружин замахал на меня рукой и я, поднявшись с дивана, подошел к двери и отпер ее. И только в этот момент понял, что он орет мне благим матом: – Не открывай!!!

Наверное, это и есть то, что полковник госбезопасности, провожая нас в аэропорту, назвал звериным чутьем. Благоприобретенное, сказал он. Наблюдается у представителей моей профессии.

Я даже не успел разглядеть, что там – за дверью. Оборачивался, мечтая встретиться глазами с Ружиным и покрутить пальцем у виска – мол, ты что, с головой поссорился? Зачем орать-то? Но несколько слагаемых (испуг и ярость в его голосе, встревоженный и удивленный вид во время телефонного разговора, а главное – то, что дверь, не дожидаясь приглашающего движения моей руки, вдруг распахнулась), быстро просуммированные мозгом, заставили тело броситься на пол.

Очень вовремя, как оказалось. Маячившая за порогом смутная тень, чьи очертания в дверном проеме я едва успел уловить боковым зрением, подняла автомат – судя по виду, «Узи» – и принялась с бедра поливать комнату. Прежде я такие кошмары только в кино видел. Теперь вот и наяву сподобился.

Тень, которая оказалась длинным кожаным парнем вроде тех, с кем мне пришлось пересечься в туалете ресторана «Москва», несколько раз провела дулом по комнате крест на крест. Вид у нее при этом был тот самый, что в американских боевиках, и я даже не знаю, чем сие вызвано – то ли парень неосознанно подражал им, то ли, наоборот, мое сознание постаралось взять за основу по возможности более знакомый образ.

В попавшем под обстрел номере царил настоящий ад. Все разлеталось мелкими осколками – оконное стекло, сверкнувшее в лучах заходящего солнца тысячей маленьких алмазов, телефонная трубка в ружинской руке и сам корпус телефона, причем заключенные в нем детальки жалобно звякнули – звук, чудом зафиксированный сознанием в треске стрельбы. Разлетелась агатово-черными осколками поверхность телефонного столика, брызнули щепой многочисленные деревянные детали обстановки. Даже люстре – и той досталось на орехи, дескать, нечего под потолком болтаться.

Но самой яркой картиной, врезавшейся в мозг, стал Ружин, который так и застыл с перекошенным в крике («Не открывай!») ртом. А потом это изображение разлетелось клочьями красного, белого, серого и всех этих цветов вперемешку. Синяя рубашка вдруг пошла волдырями, словно тело взрывалось изнутри, и стала быстро менять цвет на темно-бордовый, почти черный. Потом в воздухе мелькнули ноги, и то, что минуту назад было Ружиным, – его окровавленные останки, – рухнуло взад вместе со стулом.

Если хотите, назовите это Армагеддоном – вы не очень ошибетесь. Во всяком случае, я, лежавший на полу и имевший сомнительное удовольствие наблюдать за развитием событий снизу, воспринял все именно так. А как иначе прикажете воспринимать, если в один миг все вокруг из нежно-розового превратилось в темно-бордовый, цвет крови на сердце, цвет ужаса?

Зато парень воспринимал происходящее в совершенно ином цвете. Он был носителем божьей воли, вверг эту комнату в хаос возмездия, и я уверен, что в этот момент он почти физически ощущал божественную длань, поощрительно-снисходительно поглаживающую его по загривку.

Но магазин опустел быстро. «Узи» выплевывает пули, не успевая их распробовать, за что его не любят многие, предпочитая укороченный АК, хоть тот и более тяжел. Сперва посланец смерти застыл с недоуменным выражением лица, затем кивнул, сообразив, чем вызвана задержка процесса, и полез в карман куртки. Меня он не замечал – или же думал, что скосил сразу, как только распахнул дверь.