Сергей Зверев - Фоторобот в золоченой раме

Пережито за полгода многое. Платову врезались в память двое собровцев, расстрелянных на окраине посёлка с труднопроизносимым названием. И дом, где отстреливались от кяфиров воины ислама, — это каменное строение-крепость разровняли бэтээрами, растащили на части, оставив три изуродованных трупа. Были выезды на серию убийств русского населения — люди сдуру согласились вернуться в места, откуда их выгнали, соседи приняли их доброжелательно. Но нашлись и те, кто был не рад возвращению неверных, — в результате в восемь домов были брошены гранаты и взрывные устройства, пять человек погибли. Были почти ежедневные подрывы вдоль маршрутов следования подразделений федеральных сил. Были изъятия десятков автомобилей, находящихся в розыске. Задержанные убийцы и боевики. И тихие угрозы Платову нашептали, что если он в ближайшее время со своими операми не уберётся из солнечной республики, то их всех поубивают.

И вот настал последний день. Страница жизни перевёрнута. Вскоре самолёт взмоет над аэропортом и устремится в сторону Москвы. Вылетающие сегодня бойцы прощались с мобильным отрядом, осознавая, что вытащили счастливый билет и остались живы. И на душе была тяжесть от мыслей о товарищах, которых потеряли безвозвратно за эти полгода, — а это четыре человека.

Кто-то запустил через динамики ставшую родной песню на мотив «Прощания славянки». Над расположением загремел красивый, мужественный голос:

Платов ощутил, что слёзы наворачиваются на глаза. А голос всё продолжал греметь над расположением, наполняя силой измученные войной души бойцов:

…В аэропорту Внуково Платова встретил Шведов на своей шикарной машине.

— Ну, здорово, солдат Киплинга, — обнял он друга. — Как тебе там, несладко пришлось?

— На войне как на войне. Всяко бывало.

— Завтра отметим возвращение?

— Отметим… А как в столицах? Как судебный процесс прошёл? — спросил Платов, глядя на пролетающие мимо пригороды Москвы. Ощущал себя как-то странно без бронежилета, ощерившихся собровцев за спиной.

— Это было нечто. Левицкая же затребовала коллегию из трёх профессиональных судей, чего делать обычно не принято. Судьи это страсть как не любят. Но сначала они к ней даже с некоторой благожелательностью относились. Интеллигентная женщина. Может, правда оговорили её недруги и имеет место грубый полицейский беспредел. Хватило их добрых чувств недели на две. Уже к пятому заседанию они преисполнились праведного негодования. Левицкая отрицала очевидное — но это ладно, её право, хотя, когда нагло чёрное называют белым, это злит. Ну а потом начала всё больше срываться на пафос — обличала рейдеров на антикварном рынке, вдохновляемых лично Эдуардом Кононенко. Обличала правоохранительную систему за продажность. А когда судьи пару раз посоветовали ей быть ближе к делу, выдала коронное — оказывается, и судьи здесь коррупционеры.

— Чего, так и сказала?

— Ну да. В общем, договорилась до десяти лет лишения свободы. И девять муженьку.

— Ему, шестёрке, крутовато нарезали.

— Ты жалеешь того, кто заказал двух человек?

— Не жалею, — покачал головой Платов.

— Ну и правильно. Попутно на судебном заседании отымели Сладковскую.

— Самую честную журналистку России из «Криминальных расследований», — усмехнулся Платов. — Её как притянули?

— Судья просто спросил, откуда она обладает такими сногсшибательным компроматом в отношении потерпевших и сотрудников правоохранительных органов, которым она так щедро делилась в газете. Она заявила, что всё это ей по секрету поведали адвокаты и мать Ирины Левицкой.

— Нормальный такой заход. Новое в журналистике — выдавать версии преступников за настоящую истину.

— Судьи ей намекнули об ответственности за клевету. Сладковская заверещала, что раскаивается, посыпает голову пеплом и будет хорошей девочкой. Но исправилась ненадолго. После приговора не выдержала и разразилась очередной статьёй про дело антикваров. Истеричные причитания: как так, искусствовед сидит в тюрьме и от неё требуют работать в прачечной в женском СИЗО.