Сергей Зверев - Небесное братство

Вот и появились у офицеров из «конторы» нехорошие мыслишки о причастности команды к происшествию близ берегов Сомали. Возможно, не всей команды, а нескольких ее членов, способных осуществлять связь с пиратами и управлять судном.

Не имея фактов и прямых улик, обвинять моряков в преступном сговоре с пиратами никто не собирался. Тем более что капитан Кравец слыл любимчиком портового начальства, по праву пользовался громадным авторитетом, да и просто производил впечатление приятного, образованного и обаятельного человека. И все же сотрудники службы безопасности решили проверить команду «на вшивость» – чем черт не шутит? По возвращении в Россию дали возможность подлечиться и основательно отдохнуть; вновь закрепили приказом в едином экипаже; назначили на готовящийся сойти со стапелей танкер и провели стандартную подготовку к предстоящему дальнему плаванию. Ну а для внедрения своих людей за пару дней до отхода элегантно устранили старика стармеха и двух молодых матросов. Тут же обозначили одесский шум, похожий на работу в поисках экстренной замены.

И вот мы со Стасиком и Валеркой на «Тристане». Выполняем прямые обязанности согласно штатному расписанию, а заодно ломаем голову над главной задачей: пытаемся выявить незримую связь между командой и корсарами Аденского залива.

Жизнь на танкере идет своим чередом. Машины исправно пыхтят и выдают требуемую мощность, вахты сменяются в назначенный час, «Тристан» резво рассекает форштевнем волжскую волну…

В первый же день путешествия любуемся на утопающие в зелени Чебоксары, а ночью – на залитый золотистым светом Казанский кремль. Повторяя изгибы русла, подворачиваем на юг, подходим к Ульяновску. Следующей ночью кружим по Самарской излучине, а к полудню оставляем справа по борту многоярусную набережную Саратова. И ровно через двадцать часов подходим к растянувшемуся на полсотни километров вдоль правого берега Волгограду. В южной оконечности города-героя аккуратно вписываемся в Волго-Донской канал – непривычно узкий после необъятных волжских просторов. Я торчу на палубе – фиксирую в памяти знаменательный момент. Вдруг моя мечта устроиться на круизный лайнер никогда не воплотится в жизнь?..

Все эти дни мы с Торбиным и Величко втихаря присматриваемся к морякам, а те, в свою очередь, осторожно наблюдают за нами. Стараемся не допускать ошибок, не выделяться из общей массы и избегаем открытого общения друг с другом, свято следуя легенде и заученным инструкциям. Вызывать подозрения у кого-либо из команды мы не должны, ибо у капитана имеется право «в случае необходимости отстранять от исполнения служебных обязанностей любого члена экипажа, списывать его с судна и отправлять в порт приписки при первой возможности». Без меня ему не обойтись: плавать без стармеха на борту запрещено, искать же замену – канительно и долго. А с матросами разговор короткий. Вот и приходится уподобляться шпионам: встречаться в «курилке» (на юте) или в лабиринтах надстройки и быстрым шепотом обмениваться добытой информацией.

Информации катастрофически мало. Можно сказать, ее нет совсем.

Велик занят под заглушку: драит палубу, чистит шпигаты, ремонтирует штормовые портики, занимается покраской и прочей «интеллектуальной» деятельностью. Общается в основном с рядовым составом, в лучшем случае – со старшим помощником капитана, контролирующим качество приборки. Иногда он слышит от матросни обрывки рассказов о прошлогоднем приключении, но все разговоры из этой серии сводятся к воспоминаниям остреньких моментов вроде попытки танкера уйти от пиратской погони или словесной перепалки с каким-нибудь чернокожим флибустьером из-за кружки пресной воды.

Должность Торбина на полплинтуса выше – он матрос первого класса и тоже загружен по обе ноздри. Обязанности имеет схожие с Стасом, за исключением одной приятной мелочи: вместо грязных танцев со шваброй ему вменяется нести вахту на руле. Подобная привилегия дозволяет периодически подниматься в ходовую рубку и любоваться VIP-персонами «Тристана»: капитаном или его помощниками. Однако и это пользы не приносит – начальство о сомалийской эпопее не произносит ни звука, словно дало зарок или подписку о неразглашении.

«Ничего, – подбадривает меня внутренний голос, – просто в узкости фарватера и в речной тесноте отвлекаться на посторонние разговоры им некогда. В море трассы пошире, вахты поспокойнее – может, там и прорвет…»