Влад Авилов - Однажды случилось…

Сейчас закрою глаза, потом открою и его не будет. Нет, лучше сначала посчитаю до десяти. Один, два, три… По мере роста цифр паузы между ними удлинялись…десять. Сердце учащенно билось. Медленно открыл глаза, увидел сжатый кулак с побелевшими костяшками пальцев. С трудом разжал. Желудок падает куда-то вниз, падает долго, отчего в верхней части живота нарастает ощущение космической пустоты, пустота эта пульсирует, вызывая обильное потоотделение и периодическое отключение сознания.

Мокрый, как мышь после дождя, Лавруша бессмысленно смотрит на белый прямоугольник. Пытается его сбросить с ладони. Ничего не получается. Мышцы не повинуются его воли. «Я уже там,» – думает он, отчего ощущение пустоты усиливается. Одновременно приходит умиротворение, он плывет в сияющем туннеле, ему мягко и комфортно. Вокруг абсолютная тишина. Вдруг в его сознание врываются какие-то посторонние звуки.

Эти звуки возвращают его к действительности. Храп жены.

Мозг начинает мыслить рационально.

«Я заплатил за этот пакет пять баксов. Нет, – поправляет себя Лавруша, – мне приснилось, что я заплатил. Конечно, мне приснилось. – От такой простой мысли в уголках глаз появляется влага. Свободной рукой, тыльной стороной ладони он вытирает глаза., размазывая слезы по щекам, счастливо улыбается. – Конечно, он точно помнит в бумажнике у него были две двадцатки, одна десятка и одна пятерка. Сейчас он достанет бумажник и все станет на свои места.»

Зеленовато-серых бумажек оказалось три. Он судорожно обшарил все отделения. Пятерки не было. В глубине души он был готов к такому повороту событий. Первая волна страха прошла, осталась тупая покорность.

Именно она помогла взять себя в руки. «Ничего, – думает он, – нас голыми руками не возьмешь.» Полстакана коньяка добавило решимости. Он спустился в погреб, достал двухлитровую банку, наполненную серо-зелеными заокеанскими президентами. Через несколько минут он снова лег в постель, согнул ноги, прижав банку обеими руками к расплывшемуся по простыни животу. «Нас голыми руками не возьмешь,» – было последней мыслью, перед тем, как он погрузился в глубокий сон.

Комната заполнилась басовитым похрапыванием, которое сплетаясь с храпом жены, создавало иллюзию прекрасно сыгранного оркестра. Постепенно крещендо нарастало, наполняя притихший дом, залитый лунным светом.

Вскоре на востоке, над горизонтом показалась тонкая полоска света, окрасив нависшие над ним облака в нежнорозовый цвет. Темное небо начало приобретать ультрамариновый оттенок, растворяя в себе звезды.

Внимательный наблюдатель, если бы таковой оказался в это дивное утро, смог бы заметить едва различимую прозрачную фигуру, которая плавно поднялась над просыпающимся селом и, взмахнув крыльями растворилась в синеве. А может ему она бы просто показалась.

Чудна ночь над Мочалками.

Лаврентий Петрович проснулся поздно. Он по-прежнему лежал подогнув колени, обеими руками прижимая к животу банку. Он помнил как ночью лазил в погреб и принес банку с деньгами. Но зачем? На кухне жена гремела посудой. Звуки были громкие и явно предназначались для ушей мужа. Он приподнял голову и посмотрел на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке. Рядом лежала продолговатая белая коробочка и раскрытый бумажник.

Стук в кухне прекратился, жена вошла в комнату.

– Проснулся, алкоголик?

– Доброе утро, дорогая. Как ты себя чувствуешь?

– Он еще спрашивает. Кто коньяк ночью выжрал?

– Я? – искренне удивился Лавруша.

Жена сунула ему под нос бутылку, янтарная жидкость в которой едва покрывала дно.

– Вечером была половина.

– Отстань, ладно, – Лаврентий Петрович попытался сунуть голову под одеяло, но жена оказалась проворней.

Сдернув одеяло, она с изумлением уставилась на скорчившуюся фигуру мужа.

– Это что? – ее указующий перст утремлен прямо в нижнюю часть живота.

Лаврентий Петрович подтянул трусы повыше.

– Да, не это, прости меня господи.

– Банка, – догадался Лавруша.

– Вижу, что банка. Чего она здесь?

– Не знаю, – честно ответил он.

– Драпать собрался. Жену бросить хочешь, молодую нашел, – она схватила банку, – ничего не получишь. Голым к ней уйдешь.

– Да к кому, к ней? Побойся бога, Нина. Никуда я не собираюсь уходить. Послушай, – он усадил жену на край постели, – Ну не помню я. Как коньяк пил помню, как в погреб лазил помню, а зачем – не помню. Может показалось, что воры залезли.

– Допился, значит. Глюки по ночам приходят. А как орал во сне помнишь?