Влад Авилов - Однажды случилось…

Утомленная июньским солнцем земля жадно впитывала редкие капли дождя, падавшие с небольшой тучки, лениво проплывающей над селом Оно лежало в неглубокой ложбине, разделенное на две неравные части маленькой речушкой, бравшей свое начало от нескольких родников у подножья невысокого холма с плоской, как бы срезанной поверхностью, издревле служившей местом выпаса крестьянских коров.

Вокруг села раскинулись бескрайние поля, перерезанные ровными линиями лесопосадок. С севера к селу почти вплотную подступал лес; вначале редкие деревья и кустарники, затем все гуще и гуще, пока, наконец вы не попадали в настоящие заросли. Пройдя еще несколько десятков метров вы вдруг оказывались на небольшой солнечной поляне, заросшей густой по пояс травой. По краям поляны там, где она смыкалась с лесной чащью, особенно с южной стороны виднелись кусты лесной малины.

Она недавно отцвела, и уже были видны зародыши ягод, которые вскоре превратятся в красные с синеватым отливом плоды с пряным неповторимым ароматом.

По окрестным полям лениво гуляет легкий шаловливый ветерок, он раскачивает головки колокольчиков и маков в такт одному ему известной мелодии. Потом ветерок затухает, как бы прислушиваясь к их звону и, чуть слышно шелестя в траве, отправляется в посадку на отдых. Отдохнув, он появляется снова, но уже с другой стороны. Головки цветов поднимаются навстречу ему, все повторяется снова и снова.

Тучка махнула хвостом, стряхнула последние капли влаги, давая понять всему, что росло под ней, что она уходит не насовсем, еще вернется и напоит своей живительной влагой забытую людьми землю.

На небе вновь засияли звезды. В их переливающемся свете над хатами причудливо струились синеватые дымки. Запах свежего первака заполнял ложбину, а у речки, смешиваясь с испарениями воды, вернее того, что в ней текло, способен был затуманить даже самую крепкую голову.

В такое время все сельчане становились поэтами, злобные оголодалые собаки превращались в смиренных ягнят. Положив головы на вытянутые вперед лапы и закрыв глаза они вдыхали пряный аромат, подвывая от удовольствия. Зато ночные разбойники-соловьи, надышавшись до одури, выдавали такие трели, которые не снились даже виртуозам Москвы.

Нежна ночь над Мочалками.

Немного истории.

Она, то есть эта самая история, не только показывает наше настоящее лицо, но и предопределяет поступки в будущем, порой настолько парадоксальные, что только тот, у кого уже поехала крыша, может по достоинству оценить их истинное величие.

Село Мочалки на речке Моча. Ударение на первом слоге, чтобы там ни говорили злопыхатели, а их, как известно, в нашем отечестве предостаточно. Население – 1620 человек. Было. До перестройки и Великой Сексуальной революции, которые как мощный селевой поток подхватили людей, завертели, закружили, ломая и калеча всех и вся, кроме дерьма, которое, как известно, в любых условиях выплывает на поверхность, а условия для этого создали идеальные. Не обошли эпохальные события стороной и Мочалки с дышащем на ладан колхозом, но не потому, что сельчане плохо работали. Люди как раз в селе жили работящие, основательные люди.

Просто руководили ими всякие партийные затычки, периодически присылаемые из района поднимать сельское хозяйство, в котором смыслили, как сивый мерин в микрочипах.

Оглушенные происходящим вокруг люди вначале притихли, но постоянное вбивание в голову азов рыночной экономики сделали свое дело.

Народ понял, не тем занимались. Понял и ужаснулся. Надо наверствывать упущенное. Не в Мочалках же!

Воровать было уже нечего. Пока крестьяне соображали что к чему, руководство все растащило и прихватизировало. А как еще выкупаться в богатстве, или «за гривну до мріі». Не пшеницу же сеять, а может с кистенем за околицу? Кого ты там встретишь? Такого же бедолагу, как и ты. Народ стал делать ноги.

Лаврентий Петрович Загребайло последние десять лет проработал в колхозе парторгом. Проработал, конечно, сильно сказано, но свою посильную лепту в развал хозяйства внес. Внешне добродушный с румяными щеками и слегка вздернутым носом, характером обладал злобным и мстительным. Не каждый мог вынести взгляд его круглых, близко посаженных глаз. Усвоив еще в комсомольской юности нехитрое жизненное кредо: ты начальник – я дурак, я начальник – ты дурак, он благополучно, а главное безбедно плыл по течению мочалкинской жизни, как должное и с достоинством принимал заискивание односельчан и мелкие подношения при решении различных вопросов колхозного быта.