Евгений Сухов - Искупление вины

— Ваше предложение довольно интересное. Не так уж у нас много хороших дешифровщиков… По поводу Особого совещания… Хочу сказать откровенно, не так все просто… Я действительно вхожу в его состав на правах заместителя наркома внутренних дел, но кроме меня в него входят уполномоченный НКВД по РСФСР, — принялся загибать пальцы Меркулов, — затем начальник Главного управления рабоче-крестьянской милиции и народный комиссар союзной республики. Все эти люди очень разные, они не знают специфику нашей работы, заручиться их поддержкой будет крайне непросто, осужденный по пятьдесят восьмой статье для них — враг, и убедить их в противном будет крайне сложно. Люди они взрослые, сформировавшиеся, со своими взглядами и собственным жизненным опытом. На вашего Аверьянова, несмотря на его заслуги, они будут смотреть как на предателя Родины. Его деяния попадают под статью особо опасных преступлений против порядка. А потом, как вы себе это представляете? — Голос Меркулова заметно окреп. — Чтобы первый заместитель наркома внутренних дел уговаривал членов Особого совещания пощадить изменника и предателя Родины?

— Товарищ первый заместитель…

— Да знаю, что вы мне скажете, — отмахнулся Меркулов. — Это только мы знаем, что он помог уберечь жизни сотен, а может, и тысяч людей! Но для всех остальных Аверьянов предатель, который просто спасает собственную шкуру. И тут ничего не поделать. Что я могу обещать, так это попытаюсь разъяснить сложившуюся ситуацию, попробую как-то убедить коллег, что в жизни не все однозначно. Но не больше! Особое совещание — это не то место, где следует говорить о государственных тайнах. Возможно, мне даже удастся каким-то образом смягчить приговор… Хотя полностью отменить его, думаю, не получится. Не удивлюсь, если кто-то из членов совещания предложит для Аверьянова высшую меру. — Волостнов нахмурился. — А вы что думаете? Времена сейчас суровые, предателей Родины никто не жалует. Вот в прошлом месяце мы собирались, знаете сколько было осужденных? Двадцать тысяч! И всех осудили на большие сроки. У меня просто рука устала все эти списки подписывать. И знаешь, никакого сожаления я к ним не испытал! Нужно о бойцах думать, что на передовой воюют, об их женах, матерях, что каждый божий день за них молятся и весточки от них ждут, об оккупированных врагом территориях, где наши люди под гнетом фашистов маются. Ну, ладно, чего приуныли? Попытаюсь что-нибудь сделать, но на многое не рассчитывайте.

Разговор был закончен.

— Разрешите идти, товарищ первый заместитель наркома внутренних дел?

— Идите! И еще вот что… Берегите этого Аверьянова, он еще послужит.

В Вологду Лев Федорович вернулся только через два дня. Как это нередко случается, когда наведываешься в столицу, обязательно находятся дела, требующие немедленного разрешения. По Главному управлению циркулировали слухи о том, что в скором времени контрразведка будет подвергнута некоторому реформированию. Никто не знал, как это отразится на сотрудниках и как будет называться образованный орган. А потому начальники управлений и заведующие управлениями приводили на всякий случай документацию в надлежащий вид, что занимало немало времени и усиливало нервотрепку.

Майор Волостнов невольно оказался вовлеченным в орбиту этой деятельности. По истечении вторых суток он осознал, что бо́льшая часть времени ушла на оформление документации. Хотя по приезде в Москву у него были планы повидать бывших коллег, с которыми свела служба на разных этапах карьеры, но осуществить намеченное не удалось — самое большее, что он сделал, так это выкурил несколько сигарет с сослуживцами, с которыми работал в Главном управлении государственной безопасности.

Из Москвы Лев Федорович возвращался с чувством незавершенности начатого дела. Меркулов обещал поддержать, но в то же время со всей откровенностью предупредил, что на многое рассчитывать не приходится. Время военное, суровое, а потому с предателей самый строгий спрос.

Вернувшись в Управление, Волостнов тотчас вызвал к себе Аверьянова. Даже не удивился, когда увидел его заметно осунувшимся — последние два дня он пережил немало, размышляя о собственной судьбе, много думал о Марусе, о сыне, которого приобрел, но старался держаться бодро, уныния своего не показывал.

— Я переговорил с людьми, от которых может зависеть твоя судьба, — не стал вдаваться в подробности Лев Федорович. — Сам знаешь, дело твое непростое, пятьдесят восьмая статья — не шутка! Меня предупредили, что обольщаться особенно не стоит, но кое-какая надежда все-таки имеется. Скажу так, если ты верующий — молись! Возможно, поможет, а там осталось только надеяться на благоприятный исход.