Евгений Сухов - Искупление вины

— И по какой же?

— Отвечу тебе так… Он был недостаточно откровенен с нами. Проверили его информацию по другим каналам, а она не подтвердилась. Так что у меня к тебе очень большая просьба, будь с нами предельно честен. Валера, — обратился Волостнов к водителю, — вези нас в Управление.

— Понял, товарищ майор, — ответил сухопарый молчаливый водитель.

Автомобиль, осветив фарами падающий снег, выехал на центральную улицу.

Настроение было дрянь. Прошла неделя, а группа Филина не давала о себе знать. Обер-лейтенант Филипп Голощекин выходил в обговоренное время на связь, но эфир молчал. На восьмой день ожидания, преисполненный тревоги, он вновь нацепил наушники и принялся быстро отстукивать позывные Филина. Где же они? Почему так долго молчат? Что могло произойти с группой? Ведь она была одна из самых подготовленных, курировал ее лично майор Гемприх-Петергоф.

Неожиданно через трескучие шумы эфира обер-лейтенант услышал ответ: «Я — Маз!

Я — Маз!»

Тонкое эфирное попискивание напоминало звуки любимой мелодии. Голощекин поплотнее прижал наушники к голове, вслушиваясь в позывные. Передаваемые сигналы звучали быстро и очень четко, что свидетельствовало о высокой квалификации радиста. Почерк передачи обер-лейтенант узнал сразу — он принадлежал Аверьянову, одному из лучших учеников школы.

Группа объявилась в тот самый момент, когда руководство почти перестало надеяться на благоприятный исход. Едва сдерживая крик восторга, он привычно застучал ключом: «Маз, вас слышу! Как у вас дела?»

Еще через несколько минут прозвучал ответ:

« Петергофу. Десантировались благополучно. Встретились со связником. Приступаем к работе. Маз ».

Расшифровав радиограмму, Голощекин немедленно поднялся к начальнику «Абверкоманды» майору Гемприх-Петергофу и, стараясь сдержать ликование, распиравшее грудь, выпалил:

— Группа Филина вышла на связь!

Майор стоял у окна и садовыми ножницами подрезал разросшийся в горшке куст розы. Он быстро повернулся к Голощекину и совсем по-приятельски произнес:

— Филипп, знаете, кем я бы хотел стать, если бы не закончил Александровское юнкерское училище?

— Надо полагать, что садовником, господин майор, — быстро нашелся с ответом обер-лейтенант.

— Ха-ха! — громко рассмеялся Гемприх-Петергоф. — А вы, я вижу, не без юмора… Это хорошо. В нашем суровом ратном деле спасает только юмор, пусть даже если он будет грубый и солдатский. А вы пошутили весьма тонко. За вашими плечами чувствуется кадетское образование, полученное где-нибудь в Нормандии, где весьма сильна русская община. Это я высказался без всякой иронии… Нет, дорогой Филипп, пожалуй, я бы стал продавцом роз. Мне нравится дарить людям радость. В моем большом доме под Кенигсбергом растут точно такие же красивые розы, с невероятно красными бутонами.

— А вы — романтик, господин майор.

— Где-то вы правы. Наверняка вас подняли бы на смех, если что-нибудь подобное вы сказали бы в мой адрес в другом обществе. Но мы-то с вами русские… как это ни странно звучит… и знаем, что даже на войне есть место романтике. Эмиграция не вытравила в нас чувство прекрасного, хотя пришлось насмотреться всякого. Мне доводилось видеть бывшего губернатора обыкновенным лакеем, а отпрыска знатнейшей фамилии примерзким шулером! Так что в этом мире много что меняется; единственное, что остается неизменным, это — ненависть к большевикам. — Майор открыл ящик стола и положил в него ножницы, после чего взял со стола радиосообщение и внимательно прочитал. — Сколько прошло дней с начала командировки?

— Почти восемь дней, господин майор.

— Восемь дней, — задумчиво протянул Гемприх-Петергоф. — Для войны это весьма большой срок. Может, радист работает под диктовку?

— Никак нет, господин майор! Отсутствует знак, что группа работает под контролем русской контрразведки.

— Уже хорошо, но напрашиваются вопросы, где они были раньше, почему не выходили на связь, почему не отзывались на позывные? Я, конечно же, доверчивый человек, но ведь не до такой же степени!

— Господин майор, вы полагаете, что группа работает под диктовку русских, несмотря на отсутствие знака?

— Дорогой мой Филипп, мы с вами работаем в «Абвере» и имеем полное право не доверять.

— Что же делать в таком случае? Может, стоит прекратить связь?

— В эту группу я слишком много вложил… Давайте не будем торопиться. Прекратить связь мы всегда успеем. Сделайте вот что, дайте Филину еще одну телеграмму, пусть объяснит, почему он так долго молчал. Если мы почувствуем, что радист действительно работает под диктовку русских… тогда решим, что делать дальше. Когда радиосвязь? Завтра вечером?