Татьяна Рубцова - Чёрные апостолы

— Пошел на хрен. Что, если в Лехину джинсу напялил, значит, все можешь?

— Ого.

Они все, сколько их было, смотрели на меня из-под лобья, медленно поднимаясь вдоль стен.

— Дать ему в хлебальник, чтобы не разливал «утешение».

С этими словами они набычились, подаваясь ко мне.

— Стойте, — закричал я, чтобы что-то сказать. — Я…это…это было не «утешение». Это просто разбавленная дрянь из отбросов.

— Как это?

— А вот так. Настоящее «утешение» они продали за баксы за бугор Обаме, а вам налили помои.

— Вот падлы!

— Хрен им в задницу.

На меня нашло. Я трепался, как настоящий оратор на митинге.

— И еще они называют вас — мусор.

— Что? Нас! Козлы недотраханые.

Я заводил их со вкусом.

— Хотите настоящее «утешение»? Идемте к красноглазому. Мы заставим его выложить нам «наслаждение».

— А это что за хреновина.

— Это чистое утешение. Для начальства.

— Значит для нас. Пошли.

— А что, и пошли.

Водка проняла их. Если учесть, что они ничего не ели, нечего удивляться, как на них это подействовало. Всего их было 17, значит, каждому досталось чуть больше стакана. Правда, не думаю, что их проняло так, как обычного человека, все же они были наркоманами. Но, несмотря ни на что, выпивка подействовала, и они гуськом, толкаясь, выскочили на крыльцо.

Да, мой отряд продвигался вперед, где бегом, где шагом, а где еле-еле, согнувшись от кашля. Со спартаковцами их роднило только то, что они тоже были рабами. Но, боже мой, какие это были жалкие доходяги.

Я, заведя их и убедившись, что они, злые, упорно двигались вперед к цели, бросился в тот сарай, где Леша держал свой мотоцикл. Сев на него, я включил газ, нажал на педаль сцепления, и «Ява» сорвалась с места, в минуту нагнав моих гладиаторов. Я не решился оставлять их одних, но и мотоцикл бросать не хотел. Тогда я повел его за ручки, идя впереди и изредка оглядываясь.

Мои же спартаковцы шли все быстрее. И я убыстрял шаг. Лица их, все в щетине и с нечёсаными патлами слипшихся волос, постепенно краснели, краснели и глаза, и они становились все агрессивнее. Если вначале они еще переговаривались, делясь раздражением и матеря Андрея и всех апостолов, то теперь упрямо молчали и только тяжело сопели и скрипели зубами.

Включенные фары «Явы» освещали им путь.

Дорога тут была одна, и я не особенно вглядывался, не боясь заблудиться. Я шел и слышал, как следом топали и тяжело дышали эти рабы и бомжи.

Только перед самой коммуной я не вытерпел, сел на мотоцикл и с ревом мотора помчался вперед, вовсе не думая, что его услышат апостолы.

Деревянные домики возникли из темноты, едва повернул мотоцикл, объезжая свисающие ветви колючего куста. Я приглушил мотор, не успев даже, как следует, разогнаться. Проведя немного «Яву» за руль, я оставил ее прямо посреди дороги и, не заботясь больше, бросился вперед.

Спартаковцев храбрый отряд двигался где-то позади, и следовало вооружить его, чтобы из затеи вышло что-то путное. Я стоял и, как последний дурак, решал, где добыть оружие.

— Что дальше, командир? — спросили меня из-за спины, и я обернулся.

Они стояли, тесно сомкнувшись плечами, тяжело, с надрывом, дышали, и глаза их горели в темноте.

— Командуй, старшина.

— Я их готов зубами загрызть.

Я вспомнил приступ безотчётной злобы поле того, как сам выпил спирт, а потом «Наслаждение». С ними творилось примерно то же самое.

— На пыли, — постарался я ответить, как можно тверже и спокойнее. — Надо действовать с умом.

Я повернулся к постройкам, находившимся совсем близко.

— Ну так командуй. У нас тут с мозгами стало слабо.

Я молчал и слушал тяжелое дыхание за спиной и уже жалел о заваренной каше. Но она была готова, и пришло время расхлебывать.

Я снова обернулся. Тот, кто стоял ближе всех ко мне, выглядел крепче и моложе остальных, хотя, кто знает, сколько им было лет на самом деле.

— Ты пойдешь со мной на разведку, а ты, — я указал на его соседа, как на первого попавшего, — останешься старшим, пока мы не вернемся. Пошли.

И я двинулся, стараясь держаться уверенно, и с облегчением услышал за спиной тяжелые одиночные шаги с сиплыми и затяжными вздохами. Заросли кончились, впереди виднелся небольшой кусок вытоптанной пустоши и торцовая сторона деревянного дома. Окна его были темные.

— Женский дом, — с придыханием прошептал за спиной мой спутник. — Год бы назад, так лучшее дело — ввалиться туда ночью.