Михаил Зайцев - Укус Змея

И Змей решился — медленно поднял руки, сцепил пальцы на затылке.

Удивленно вскинул брови тот охранник, что первым сюда поднялся.

Ничегошеньки не понял Грицко. Наверное, подумал, что Ванька «з ума зъехав».

— Фу-у... А лифт бы, фу-у... не помешал... — Аскольд Афанасьевич смотрел совсем в другую сторону и все дышал, дышал, и все никак у него не получалось продышаться.

Блеснули зрачки Лешего. Ярче, чем бриллиантовый перстень его сегодняшнего хозяина. И момент узнавания вооруженным экс-порученцем своего безоружного собрата, слава богу, совпал с моментом понимания, что старина Змей, сопоставив все риски, отдается на милость сильного.

— Только не шевелись, пожалуйста, — произнес Леший. — Мой напарник обожает проявлять рвение.

Упомянутый напарник резко выдернул из карманов руки — два коротких тупых ствола прицелились Змею в грудь. Ничегошеньки напарник не понял, продолжал удивленно топорщить брови, но на странную фразу Лешего, в которой говорилось и о нем тоже, отреагировал однозначно.

— Я оценил, — кивнул Змею знакомец из прошлого. — У тебя под рукой столько всякого инструмента...

— Инструмента, — Змей усмехнулся, — она, как баба капризная. А настоящего оружия, надежного, как плечо друга, у меня нет. Так что будем считать — я безоружен. О'кей?

— А-а че-его зде-е-есь та-а-акое, уф-ф... происходит?!

— Все в порядке, Аскольд Афанасьевич, — успокоил хозяина Леший. — Все под контролем. Разберемся.

— ... и ростовский мент, сука вокзальная, добыл для меня удобоваримую ксиву, а я с ней...

— Мусора ты убрал? — перебил Леший, впервые оборвав монолог Змея.

— Нет, зачем же? — Змей улыбнулся. — Сообщить тебе домашний адрес мента на момент осени девяносто третьего? Имя его запишешь или так запомнишь? Ежели он до сих пор сам не сдох, можете тряхнуть суку и убедиться, что я рассказал правду. Какой мне резон тебе сказки рассказывать? Чего я от этого выиграю?

— Ничего. А имя и адресок мусора я все-таки запишу.

— Пиши, диктую...

Они беседовали, именно БЕСЕДОВАЛИ, сидя друг напротив друга, — именно как ДРУЗЬЯ, — в удобных кожаных креслах. Между ними стоял низкий самшитовый столик, на круглой столешнице — фарфоровый сервиз для кофе, хрусталь, серебро, минералка, коньяк, тонко нарезанные дольки лимона, коробка сигар. В руках у Лешего блокнот в кожаном переплете и «золотое перо», в руке у Змея бокал с боржоми.

Они вдвоем в комнате, где нет ничего лишнего, кроме напольных ваз и картин в золоченых рамах.

Змей, в выцветшем свитере, брезентовых штанах, пудовых говнодавах выглядит, мягко говоря, чужеродным телом в этаких гламурных хоромах. А Леший, в строгом костюме, при модном галстуке, в фирменных штиблетах вписывается в интерьер более чем органично.

— Записал?.. Дальше рассказывать?

— Дальше все ясно. Ха! Был такой слушок, что осенью девяносто третьего президент все тянул и тянул с вводом войск в Москву, боялся, типа, восставших до тех пор, пока ему не сообщили, что из дурдома психи бегут. Кто знает, быть может, из-за тебя, друг мой, в стычке девяносто третьего победили пропрезидентские силы. Может быть, как раз случай твоего похищения из дурки и произвел на президента столь сильное впечатление. Похищение официально психбольных — это уже какой-то Феллини, хаос, сюрреализм, это впечатляет.

— Послушай, Леший...

— Нет, не называй меня так всуе.

— Ладно. Послушай, Игорь, ты мне можешь объяснить, почему я валялся овощем в дурке вместо того, чтобы гнить в земле под холмиком с номером?

— Ты был в плену. — Игорь отложил блокнот и перо, плеснул себе коньяка.

— Сам знаю, но какой прок от такого пленника? Ведь изначально была установка на ликвидацию порученцев. Ведь так?

— Историю с Трофимом Денисовичем Лысенко помнишь? — Игорь придирчиво выбрал сигару, занялся обрезанием ее кончика.

— Генетика — продажная девка империализма, а мы, мичуринцы, и академик Лысенко наш рулевой. — Змей, глотнув боржоми, поставил бокал на стол.

— Так точно. — Игорь обмакнул обрезанный сигарный кончик в коньяк. — Так же, как в середине века двадцатого, Трофим Денисович засрал всем мозги сельскохозяйственной глупостью, точно так же в конце перестроечного десятилетия другой академик, психолог, замутил разум поборникам капитализма в нашей стране.

— Говори проще: заговорщикам.

Игорь хмыкнул, сунул в рот влажный кончик сигары, прикурил, выдохнул ароматное колечко дыма и согласно кивнул: