Фридрих Незнанский - Тень Сохатого

— Ну и как вы тут?

— Ты о чем? — не поняла Ляля.

— Еще не надоели друг другу?

Ляля улыбнулась:

— А почему мы должны друг другу надоесть?

— Ну мало ли, — пожал плечами Риневич. Он вновь отхлебнул виски и поставил стакан на стол. — Все-таки у вас очень необычный брак. — Риневич ухмыльнулся. — Можно сказать — один на миллион! Если не на миллиард.

Ляля пожала плечами и сухо ответила:

— У нас обычный брак. Такой же, как у всех.

— Да ну? — Риневич нагло прищурился. — Обычный брак? У вас? У моих лучших друзей? Да не может быть!

Ляля отвела взгляд и сказала негромким голосом:

— Олег, почему ты так себя ведешь?

— Как?

— Вот так… нагло. — Ляля вновь подняла взгляд на Риневича. — И еще — ты говоришь таким тоном, будто знаешь о нас с Генрихом что-то плохое.

Физиономия Риневича изобразила добродушие.

— Ну что ты, золотце. Разве я могу подумать о вас с Генрихом что-то плохое? Ведь вы же мои лучшие друзья. — Он залпом допил виски, брякнул стакан на стол и весело сказал: — Знаешь что, а включи-ка музыку! Помнишь, как мы с тобой тогда танцевали? В нашу первую встречу. Я еще сказал, что буду ждать, пока Геня надоест тебе, а потом использую свой шанс. Давай, как тогда, а? Ведь мы с тех пор ни разу не танцевали.

— Олег, я не думаю, что это хорошая идея. Я слишком устала за день и…

— Да брось ты, бутончик! — небрежно и весело перебил ее Риневич. — Ты ведь мой розовый бутончик. Я всегда называл тебя так в своем воображении.

Он встал с кресла, обошел столик и остановился перед Лялей. Затем сделал неуклюжий реверанс и дурашливо произнес:

— Силь ву пле, мадам! Ра-азрешите пригласить вас на кадриль-мандриль! Па де тру-а, и все такое!

Ляля нахмурилась, но Риневич крепко обхватил ее предплечье своими крепкими пальцами и почти рывком поднял на ноги.

— Что ты себе позволяешь! — вскрикнула Ляля. — Немедленно отпусти мою…

И тут Риневич поцеловал ее в губы — грубо, смачно, больно. Ляля вырвалась и влепила Риневичу пощечину. Голова Риневича мотнулась в сторону, но он не выпустил Лялю из объятий, наоборот, прижал ее к себе еще крепче.

— Вот это удар! — насмешливо сказал он. — Я думал, ты — мой розовый бутончик, а ты просто боксер какой-то. Майк Тайсон в юбке. Пардон, в платье. Кстати, давно хотел поинтересоваться, а что у тебя под платьем?

— Олег, ты пьян. Сейчас придет Генрих. Отпусти меня и уходи, пока не поздно.

Риневич сделал грустное лицо и, паясничая, вздохнул:

— В том-то и дело, бутончик. Боюсь, что уже слишком поздно.

Неожиданно его рука быстро скользнула по бедру Ляли и тут же оказалась у нее между ног. Ляля вскрикнула и изо всех сил оттолкнула от себя Риневича. Однако не тут-то было. Риневич лишь пьяно хохотнул в ответ, затем развернул Лялю и швырнул ее лицом на диван. Его сильные пальцы впились в ее волосы.

— Не нравятся мои поцелуи, сука? — рявкнул он, вдавливая рукой голову Ляли в диван. — А как насчет остального?

— Олег, пожалуйста… — стонала Ляля. — Пожалуйста, не надо…

Риневич грубо задрал ей платье.

— Ну-ка, посмотрим, что тут у тебя, бутончик… О! Да у тебя тут все, как у нормальной бабы! Значит, тебе можно засадить?

Ляля напряглась и попыталась вырваться, но алкоголь и какая-то странная, клокочущая, глухая ярость удвоили силы Риневича. Он засмеялся:

— Гляди-ка — чудеса медицины! Интересно, почувствую я себя педиком, когда буду тебя трахать, или нет? Ну-ка, попробуем.

Риневич принялся расстегивать ширинку. Однако попробовать он не успел.

Чья-то сильная рука схватила насильника за шиворот, оторвала его от Ляли и отшвырнула к стене. Риневич ударился спиной о радиатор батареи и застонал от боли. Однако быстро поднял голову и, увидев надвигающегося на него Генриха Боровского, молниеносным движением выхватил из кармана пиджака револьвер и направил его на своего бывшего друга.

— А ну стоять! — визгливо крикнул он.

Однако Боровский не остановился, тогда Риневич быстро перевел пистолет на Лялю.

— Стоять, я сказал! — снова рявкнул он.

Боровский остановился как вкопанный. Ляля тяжело поднялась с колен, оправила порванное платье, села на диван и закрыла ладонями лицо.

— Вот так-то лучше, — похвалил Риневич. — А то ишь какой грозный! Прямо как каменный гость!

Он натянуто засмеялся. Лицо Боровского оставалось бледным и неподвижным. Риневич перестал смеяться и воскликнул, указывая пистолетом на оцепеневшую Лялю и повысив голос почти до хриплого визга:

— Геня, старина, ты пойми — он же мужик! Тебе не противно, когда ты вспоминаешь, как мы когда-то были в душе? Ты же видел его член!