Владимир Колычев - Лагерный пахан

– Ага, как святоша.

– Ну, что-то в этом роде.

– И что, к лику святых тебя прикажешь причислять?

– У нас свои святые, гражданин начальник. И люди есть, которые причисляют…

– Насколько я понимаю, ты не в законе, – сказал кум.

Трофим молча покачал головой… Да, он не в законе, но обсуждать эту тему с мусором не намерен.

– Но плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Ты согласен со мной, Трофимов?

– Я не солдат, я – вор.

– Поверь, мой кабинет – это совсем не то место, где «вор» звучит гордо… Но в камерах, сам понимаешь, ситуация совершенно иная.

Трофим снова промолчал. Дал понять, что и эту тему он с мусором обсасывать не будет.

– Как же мне с тобой быть, Трофимов? – как бы за советом обратился к нему кум.

– Вы начальник, вам видней.

– Похоже, ты не такой борзый, как я думал… А может, прикидываешься, а?

– Может, и прикидываюсь. Но по-любому, я человек серьезный.

– Но это же не значит, что ты уважаешь установленные в тюрьме порядки?

– Смотря кем установленные.

– Разумеется, администрацией.

– Нет, гражданин начальник, я живу по другим законам… Но ведь мы все в одном котле варимся, значит, наши законы должны в чем-то пересекаться.

– Например?

– Никому не нужен беспредел – ни вам, ни нам.

– Еще в чем?

– Я все сказал, гражданин начальник.

Начальник оперчасти думал, что это слова, но Трофим действительно на все вопросы отвечал упорным молчанием.

– Ладно, посмотрим, что ты за птица такая, – нехорошо усмехнулся кум.

И вызвал конвой, чтобы Трофима увели.

На «сборке» он был до вечера, а потом его повели в общую камеру – через баню, каптерку, все как положено.

На складе он получил обычный для тюрьмы матрац – тонкий, без ваты; привычное светло-серое белье. Завхоз мог бы и уважить Трофима, но, судя по всему, и не знал, кто заехал в тюрьму. Да и не самого высокого полета он птица, чтобы весть о его прибытии взбудоражила обитателей казенного дома. Положенцем он был на мордовских зонах, а здесь он просто вор, и свою высокую значимость должен доказывать словом и делом.

У самой камеры конвоир толкнул Трофима в плечо, призывая повернуться лицом к стене. Но не рассчитал силы, и Трофим едва не врезался в эту стену лицом. Ни единая черточка не дрогнула на его лице. Не до того ему, чтобы грызться с ментами. Впереди его ждала встреча со смотрящим камеры, с человеком, чье место Трофим должен был занять. Но вряд ли камерный пахан захочет уступить ему свою шконку…

Трофим и слова не сказал неосторожному конвоиру, но в камеру зашел, как волк из чужой стаи, – злобный, опасно настороженный, готовый порвать любого, кто скажет ему слово поперек…

Хата небольшая, квадратов двадцать, вдоль стен по всему периметру сваренные из железок шконки в три яруса, почти все застелены, за исключением одной – на третьем этаже возле вонючего дючка. Туда даже скатку бросить западло. За столом основные – три разрисованных типа, в карты на интерес режутся. До Трофима как бы и дела нет.

Но у Трофима было до них дело. Он молча, исподлобья всматривался в них, определяя, кто из них центровой. Но, судя по тому, что между ними наблюдалось равноправие, смотрящего среди них не было. Ширма на угловой шконке задвинута, похоже, за ней сейчас и парится пахан.

– Здорово, братва, – веско роняя слова, заговорил Трофим.

– Здоровее видали, – не поворачивая к нему голову, буркнул молодой еще парень с татуированным жуком между большим и указательным пальцем.

Такие наколки могут наносить воры-карманники. Впрочем, Трофима сейчас мало волновало, кем был на воле этот пацан. Главное, что он представляет из себя сейчас. Судя по всему, он дурно воспитан.

– Как живете здесь, братва? – угрожающе глядя на него, спросил Трофим. – Как грев на общак поступает? Как дорога налажена?

Уверенность в голосе и тема, которую он поднял, заставили блатных обратить на него пристальное внимание.

– А ты кто такой? – настороженно спросил среднего роста и прочной конструкции паренек с глазами сильного и уверенного в себе человека.

Не совсем затянувшиеся шрамы на носу и над правой бровью свидетельствовали о его недавнем общении с ножом или еще чем-то острым.

– Трофим я, из Чернопольска. Должны были слышать, – с уверенностью сказал Трофим.

– Да что-то слышали, – не совсем уважительно сказал узкоглазый верзила с длинными худыми руками.

Взгляд мутный, въедливый, как соляная кислота. Трофиму казалось, что если плюнуть в них, то они сначала зашипят, а затем и задымятся.