Владимир Колычев - Лагерный пахан

– Но под потолок не будет, – чтобы не расстраивать мать, сказал Трофим. – Я же чистосердечно признался. Так что три-четыре года, не больше…

– Ничего, и в тюрьме жизнь есть. Ты человек привычный…

Мама улыбнулась, но тоска в глазах не исчезла.

– Вором хочу обратно вернуться, законным, – сказал он.

– Тогда уже ты точно не завяжешь.

– Нет… Но, если между нами, буду делать все, чтобы больше никаких командировок. Хватит с меня.

– Вот и правильно… А я тут тебе сумку собрала… И деньги.

Времена меняются. Раньше она вещмешок ему собирала, а сейчас – спортивную сумку. И костюм там спортивный – новый, ни разу не надеванный, кроссовки без шнурков, тапочки… Много чего собрала мама – больше и лучше, чем в прошлый раз, одиннадцать лет назад. Денег дала – триста долларов в самых крупных купюрах, чтобы их легче было спрятать. И кое-что «деревянными» – на мелкие расходы, до большого обыска-шмона…

– Спасибо тебе… Менты в квартире бардак устроили.

– Ничего, мы с Кристиной все убрали.

– С Кристиной?! – встрепенулся Трофим. – А разве она не уехала?..

– Нет, осталась. Она же с мужем поругалась, очень серьезно. А разве она тебе не говорила?

– Не успела.

– Со мной живет… Я тебе больше скажу, она к тебе сегодня придет. Начальник здесь хороший, я с ним легко договорилась. И за себя договорилась, и за Кристину…

– Так с этого и надо было начинать, – взбудораженно сказал он.

– Ну да, чтобы ты меня домой погнал? – усмехнулась мама. – Нет, я с тобой немного побуду, а потом домой.

Трофим действительно был не прочь, чтобы она поскорей освободила место Кристине… Здесь, конечно, мерзкие условия, но наверняка в сумке, собранной мамой, есть чистое белье – чтобы все цивильно…

– Да, еще, тут тебе деньги передали, – сказала она.

Полезла в карман, достала оттуда плотный, свернутый и запакованный в полиэтилен жгут из стодолларовых купюр. Она протянула их Трофиму, но тот не спешил их брать.

– Кто передал?

– Лешка Мигунок приходил. Сказал, что помочь тебе хочет. Но сказал, что может и не получиться. Сказал, что уголовный розыск очень против тебя настроен, свидетелей, сказал, под охрану взяли. Со временем, сказал, все сделает, а пока деньги тебе передал, сказал, что грев это, от братвы…

Трофим изогнул верхнюю губу в презрительной ухмылке. Мигунок хорошего парня из себя изображает, перед матерью рисуется. Но ведь ясно же, что рыльце у него в пушку…

Он хотел отказаться от денег, но потом передумал. И совсем не потому, что деньги лишними не бывают. Пусть Мигунок думает, что Трофим поверил ему. На военном языке это называется усыпить бдительность. Пусть Мигунок думает, что Трофим доволен им. Тогда он не станет засылать в тюрьму свою «торпеду». А с его связями и деньгами – это легче легкого… Пусть Мигунок успокоится, пусть занимается своими делами, не думая о Трофиме. А придет время, он сам напомнит о себе…

Трофим забрал деньги, чиркнул благодарственную маляву, передал ее маме для Мигунка. Ни слова о своих подозрениях…

Мама ушла, Трофим замер в ожидании. Вот-вот должна была прийти Кристина… Позавчера он так был близок к чуду, о котором долго мечтал. Но менты появились так некстати. Но все же чудо случится, сегодня. Все-таки есть справедливость на свете…

Трофим прождал весь день до позднего вечера, но Кристина так и не появилась. Тогда он купил у дежурного право на телефонный звонок, связался с мамой. Оказалось, что за Кристиной приехал муж и чуть ли не силой забрал ее домой. В этот момент Трофим готов был удавить Викента – как распоследнюю крысу, укравшую у него счастье…

Из закрытого фургона Трофим не мог видеть главные ворота в следственный изолятор. Но услышал знакомый гул и скрип, с которыми они отворялись. Все так же, как десять-одиннадцать лет назад. Ничего не изменилось в этих мрачных стенах…

Но Трофим ошибся. Оказалось, кое-что изменилось. Тюремщики встречали этап без обычной шакальей злости. Никаких собак, никаких дубинок. Все спокойно, без грызни. Толпу приняли по списку, согнали на приемку, распихали по «стаканам». Когда подошло время, его выдернули на досмотр. Квелый стареющий прапорщик, которого Трофим помнил еще бодрым моложавым старшиной, лениво велел ему раскрыть сумку, поковырялся в ней, спокойно, как будто так и надо, зачерпнул из пакета с сигаретами горсть «Мальборо» с оторванным фильтром, отложил добычу в сторону. Так же бесстрастно велел поднять руки, охлопал Трофима сверху донизу. Ничего не нашел и отпустил… А ведь в прежние времена арестантам даже в задницу лезли – в самом прямом смысле этого слова.