Юлия Латынина - Не время для славы

Доходы бюджета даже не снизились: они рухнули, пробив к весне в балансе республике дыру в двадцать семь миллиардов рублей. Дыру эту можно было пополнить за счет зависшего трансферта, того самого, который замерз еще с прошлого года. Мао похлопотал, и деньги наконец перевели.

Лучше б он это не делал!

Оказалось, что все федеральные деньги бюджет должен отдать за школы и стройки, выстроенные по заказу Фонда. Фонд давно уже оплатил эти стройки, а взамен получил собственные векселя, и эти-то векселя Фонд и предъявил к погашению. И так как Фонд у одних покупал векселя за восемьдесят процентов, а других – и вовсе за пятьдесят, то Фонд заработал на этих стройках добрых полмиллиарда долларов, а республике считали, что и все десять миллиардов.

Джамал осыпал свою охрану подарками, дорогими машинами и деньгами за удачные операции; Джамал заходил с друзьями в бутик и платил продавцу за все, оптом, чтобы его люди могли выбрать себе все, что понравилось; Джамал платил за дороги для народа и за «лексусы» для товарищей, за операции инвалидам и за хрустальные люстры, он мог зайти на телевидение и, спросив, «как дела», вынуть из кармана связку долларов и протянуть ее генеральному директору, – а мог и приехать на строящуюся дорогу, померять толщину асфальта, – и тут же закатать дорогой «мерс» подрядчика катком в этот самый асфальт.

А Мао? Его жаба душила платить, да и нечем было.

Нету денег – нет и людей.

Джамал помнил имена своих охранников, имена их детей, жен и троюродных племянников. Христофор Мао пользовался услугами угрюмых, чувствующих на себе постоянные косые взгляды командировочных.

В республике был ОМОН – шестьсот до зубов вооруженных бойцов. В республике был АТЦ – два батальона отборных спецназовцев с тяжелым вооружением и бронетехникой. И ОМОН, и АТЦ были готовы умереть за Джамала, а охрана Мао не хотела умирать ни за кого. По правде говоря, она мало чего хотела, кроме денег и водки.

Даже раболепное предложение Джамалудина – поселиться в президентской резиденции – оказалось ловушкой. Первый вице-премьер жил в главном доме, с друзьями, женами, детьми и охраной. А кроме главного дома, были еще курятник с курами, клетка с павианом, и флигель с русским премьером, и каждый шаг этого русского премьера происходил на глазах бойцов АТЦ, охранявших резиденцию.

Власть уходила из рук Христофора Мао, как вода сквозь песок. Он не мог договориться с Сапарчи Телаевым, потому что каждый из них продавал должности, на монопольное право продажи которых претендовал другой. Он не мог опереться на врагов Джамала, потому что каждый из них считал, что не они должны опираться на русского премьера, а это на них должен опираться русский премьер. Он взял деньги у Дауда и назначил его главой РУБОПа – но что значил один Дауд против сотен бойцов и миллионов долларов?

В республике не было бюджета; в ней был Фонд, и единственным распорядителем Фонда был Джамалудин Кемиров. Нельзя было даже сказать, чтобы он из него воровал: как можно воровать из собственной тарелки? С нее можно только швырять куски, и Джамал их швырял – друзьям, чтобы иметь в них надежных стражей своей власти, и народу, чтобы иметь в нем верное орудие ее преумножения.

Джамалудин мог убить или купить любого человека в республике, а так не бывает, чтобы убивал один – а власть была у другого.

Ташов Алибаев вернулся в свой дом в начале февраля. Никто не знал, где он был, некоторые говорили – в Сирии, а некоторые – в Москве, но только однажды соседи увидели, что снег перед воротами нового кирпичного дома вычищен, и поверх этого вычищенного снега в рубчатой наледи отпечатались свежие следы шин.

Люди ходили мимо ворот и качали головами, и так прошла неделя, потом другая, и однажды вечером у дома Ташова остановился черный «хаммер», и из него вышли Шахид с Абреком. Шахид единственной оставшейся у него рукой надавил на кнопку звонка, замок в калитке еле слышно звякнул, и близнецы вошли внутрь.

Когда Шахид и Абрек вошли в дом, там никого не было. Только с кухни доносилось скворчанье масла. Шахид и Абрек прошли на кухню, и они увидели, что бывший начальник ОМОНа жарит яичницу. Ташов был в теплых шерстяных носках и шлепанцах с пушистыми розочками наверху, и его руки торчали из слишком коротких для него рукавов тренировочного костюма, как балки из-под сгоревших развалин. Ташов был без оружия, – только в углу, рядом с веником, рыльцем вверх стоял автомат.