Юлия Латынина - Не время для славы

Теперь же, когда каждый день был то обстрел, то подрыв, когда по паркам и улицам лущили из автоматов ментов, когда озлобленные федералы вламывались в дома и устраивали зачистки, а озлобленные жители в ответ обстреливали блокпосты, – встреча эта была даже не безумием, а самоубийством.

И тем не менее Ташов пошел на нее, потому что Булавди передал просьбу о встрече, и Ташов полагал, что сейчас это важно, как никогда. Ташов, как и все окружение Джамалудина, прекрасно понимал, чего добивается Христофор Мао.

Власти.

Он попытался получить власть, став премьером – и она ускользнула из пальцев, как чешуя золотой рыбки.

Он попытался получить власть, продавая должности – и право распределения должностей ушло от него, потому что никто в республике не осмеливался получить должность без благословения Джамалудина.

Тогда он придрался к первой попавшей разборке, к расстрелянному «газику», к обдолбанным придуркам, палившим по зампрокурора, – и ввел в республику пять тысяч федералов, официально – потому, что местные власти не справляются со взорванными газиками и обдолбанными придурками.

Бороться с взорванными «газиками» зачистками было все равно, что бороться с пожаром бензином, и Христофор Мао прекрасно это знал. Любая свара на блокпосту, любой пьяный патруль, обстрелявший гражданскую машину, увеличивали количество взорванных «газиков» в геометрической прогрессии, – но они же и увеличивали власть Христофора Мао.

В республике взрывают ментов? Значит, надо защитить ментов и ввести войска.

Джамал Кемиров против ввода войск? Значит, он на стороне боевиков.

Тень войны, – войны неизбежной, следующей за взаимным террором, войны, вытекающей из обстрелянных блокпостов и зачищенных сел, войны, затеянной ради удовлетворения жажды власти одного человека, и притом очень мелкого человека, нависла над республикой, и было жизненно важно понять, как в преддверии этой войны поведут себя те, кто уже два года бегает по горам.

Кто живет надеждой на эту войну.

Ташов запарковал свою «ниву», очень аккуратно, между стеночкой и забором. Он зашел в кафе и спросил у хозяина курзе. У него было еще довольно много времени, но он решил не рисковать, и когда хозяин спросил его, где он будет есть, на том берегу или на этом, Ташов попросил его принести еду в беседку на том берегу.

Потом Ташов перешел речку по подвесному мосту. Мост скрипел и раскачивался под его ногами, и когда Ташов глядел вниз, он видел белые брызги и оголовки камней. Пена била так высоко, что залетала Ташову в лицо, и на сорокаметровом мосту, провешенном к покрытому ельником склону горы, огромный Ташов представлял из себя великолепную мишень.

Ташов без помех добрался до беседки на том концу мостика, и вскоре хозяин принес ему чай и варенье, а потом и лепешки. Ташов стал рвать лепешки руками и есть.

Вокруг была ранняя весна, птицы пели, заглушая рев водопада, и деревья разворачивали первые свои зеленые листочки. От беседки дороги не было, – эта часть ущелья была совершенно непролазной, но между покрытых новой зеленью кустов и густых лап ельника змеились какие-то тропки, скорее всего звериные, – волки должны были приходить в это место на водопой.

Беседка была забрана узорчатыми рейками, так что с нее открывался прекрасный вид на водопад, но с того берега было не видно, что делается в беседке.

Ташов ел лепешки и запивал их чаем, и он едва не пропустил момент, когда ветви ельника раздвинулись, – и через секунду на скамейку напротив скользнул Булавди Хаджиев. Зато он очень хорошо заметил блеск оптики из-за опустившихся ветвей. Булавди пришел не один, как и следовало ожидать.

За время, прошедшее с их последней встречи, Булавди облысел еще больше. Кожа на лбу свалялась в сухие складки, и даже густая черная борода не могла скрыть ввалившихся щек. Но руки Булавди, с крепкими длинными пальцами, были по-прежнему сильны, и взгляд его был как взгляд бродячей собаки – настороженный и жуткий одновременно. На Булавди был очень чистый, но ветхий камуфляж, и «стечкин» в расстегнутой кобуре. Автомат его был перекинут через плечо дулом вниз.

– Салам, Булавди, – сказал Ташов, – может, поедим сначала? Я взял курзе на двоих.

Булавди поколебался и взял лепешку, а через некоторое время налил себе чаю. Он ел быстро и аккуратно, но Ташов хорошо видел, что Хаджиев очень голоден. Осенью, говорят, его отряд жрал листики, – а зимой и листья пропали. Ташов не думал, что Булавди часто может покушать лепешку.