Алексей Шерстобитов - Чужая жена [СИ]

Странно, но потянулись даже те, кто никогда не задумывался ни о Боге, ни о Его отсутствии или существовании. Наступил момент, когда пережитое подтолкнуло к Спасителю, обнимавшего все это время каждого.

Храм был большим, но, чтобы вместить всех желающих, пришлось потесниться. Верующие удивились и открытым Царским вратам, и праздничному пасхальному красному одеянию, явно несвоевременному, да к тому же виду самого священника. Он осунулся, был бледен, кто-то заметил седину и синяки с кровоподтеками на его лице. Взгляд горел необычным светлым выражением, которого раньше никто не замечал.

Горожане уже знали, что пришлось пережить батюшке и бывшим с ним, с любопытством рассматривали спасенного заложника. Ни обессиленности, ни страдания физического, ни печали не было заметно в нем, только, какая-то обновленность, которой он и хотел толи поделиться, толи выплеснуть.

Некоторые думали, что, как всегда будут собирать на все что можно, ехидно в душе посмеиваясь, мол, а потом у отца Филофея появится новая машина. Много грешков за ним водилось. Многое он умел объяснить и оправдать, еще больше скрывал. Именно поэтому была стена между ним и главой администрации, которую усиленно старалась разрушить мать Владимира Анатольевича, пока безуспешно. Конечно, «хозяин» не отказывал в необходимом, но с оглядкой на вороватость протоиерея…

Священник кратко произнес речь, посвященную событиям, назвал всех участников, не забыв никого, кроме себя. Объявил, что тела погибших воинов Христовых скоро будут принесены в церковь. Он будет служить два дня и три ночи, отпевая каждого, пригласил всех желающий для чтения Псалтыри. Многие пожелали от всего сердца.

Далее, несколько постояв в задумчивости, произнес:

— Сестры и братья! Служба будет, но чуть позже… Сначала… Сначала, я бы хотел кое-что уяснить для себя. А именно… — нужен ли вам, православные… такой пастырь, как я?!..

Ни один не понял сразу сказанного, ибо этого нет в канонах, и вообще, было весьма неожиданно.

В недоумении поднялся гул. Редкие выкрики, выражали недовольство с предложениями сумасшествия. Батюшка стоял прямо и открыто глядя на свою паству, судорожно думая с чего же начать покаяния.

За эти сутки многое в нем поменялось. Если еще двадцать часов назад он по пути на требу — освещение нового дома, думал, сколько бы содрать денег с хозяев, то сейчас его мысли поменялись на противоположные. «Что бы дать?» — хотя именно требы есть основной заработок честного священника…

Все время нахождения в заложниках, ни сразу, конечно, а после впечатлившей всех смерти молодого полицейского, после вида Марии, совсем не думающей о себе, после того, как он разглядел в террористах облик дьявола, в каждом полыхающем черным пламенем, после принесенной жертвы маленьким пожилым еврейчиком, услышав имя которого, люди в храме переглянулись, будто спрашивая: «А кто это?». После перестрелки, свистящих рядом пуль и, буквально дышащей ему в лицо смерти, он будто услышал голос: «Служи… и служи, как в последний день своей жизни, видя приблизившийся вплотную день Моего суда в Царствии Моем!»…

За эти несколько минут стрельбы и ужаса, он вспомнил все сделанное им греховного. Каждая мелочь колола больно, назидая дотошно и настойчиво. Он рыдал в душе, окаменев внешне, отойдя только недавно. А придя в себя, принял решения покаяния, ставшем неудержимым желание. Не перед духовником, это еще впереди, а перед теми, кого обирал, обманывал, перед кем лицемерил и лицедействовал, гордясь и тщеславясь.

Он поп, руку которого целовал почти каждый житель этого города, руку которого золотил почти каждый из них, рука которого осеняла крестным знамением не только этих людей, но и их имущество, рука, которая благословляла, будучи все равно, проводником Святаго Духа, теперь должна стать не берущей, а только дающей. Но прежде душа его желала очищения в унижении, пусть даже оскорблении, лишь бы пройти чрез это, не важно, с какими последствиями: «Пусть будет все, что угодно, а потом в монахи, в затвор! Иначе нет мне спасения!»…

Священник, со стуком коленями об пол и далее лбом, что вызвало гул удивления, обрушился перед стоящими людьми, начал, не вставая, лишь выпрямившись, громогласно и четко виниться перед Богом в их присутствии. Сначала звучали грехи, потом, вспоминая каждого из обманутых, обиженных, обобранных он произносил свою вину, прося прощения. После, обещав все возместить и искупить, слезно просил прощения, вердикта — нужен он им такой или нет?!..