Виктор Иванников - Чужбина

Хозяин комбината задумался, покачивая головой, зачем то ли спросил, то ли попытался убедить себя в чем-то:

— Значит, несколько дней всё будет в подвешенном состоянии, так?

— Это неизбежно, сами понимаете, и тут сделать ничего невозможно, но главное — Вы будете недоступны для людей Икрама, да и сами документы тоже.

— Сколько мне придется ждать?

— Полагаю, максимум три-четыре дня после возвращения нотариуса в Ташкент, а он, по нашим прикидкам, послезавтра уже будет в столице и сразу же, с нашей помощью, займется оформлением.

— Ну хорошо, с этим понятно. Но нужно же подписывать всякие акты сдачи-приемки. С этим-то как быть, если меня не будет?

— Вам придется дать генеральную доверенность на право подписи тому лицу, которому Вы доверяете из тех, кто намерен остаться работать под руководством нового хозяина на комбинате. Но это должен быть порядочный человек, отличный специалист и не болтун. Надеюсь, у Вас такой найдется, и чтобы Вы не беспокоились, вопросы сдачи-приемки мы начнем решать уже после Вашего отбытия на новую Родину, сразу после утверждения документов по сделке.

Он снова задумчиво покачал своей большой круглой головой.

— Такой человек у меня найдется. Я Вам его назову и сам предупрежу.

— Ошер Мендлович, предупреждать его Вы будете после того, как документы будут окончательно оформлены. Придется Вам звонить и объяснять этому человеку. А уж мы предъявим ему Вашу доверенность и копии документов по сделке.

— Ясно, тогда что? Не возражаю против Вашего плана, Соломон Наумович. Начинайте, Карим Юсуфович, задавать свои вопросы, постараюсь дать на них надлежащие ответы с надеждой, что они помогут Вам в будущем, в реализации Ваших планов по подъему комбината из лежачего положения. Буду с интересом, да что с интересом — это же мое детище, с надеждой следить за Вашими усилиями и, если будет необходимость в моей помощи, то можете быть уверены в ней.

— Очень хорошо, Ошер Мендлович. Я как раз и хотел Вас просить об этом. Ваша помощь в восстановлении комбината, социальной справедливости его работников, социальной значимости для города, будет неоценима. Вы, как никто другой, знаете обстановку, кадры. Более того, если наша сделка реализуется, то я намерен Вам предложить участие в судьбе комбината на приемлемых для Вас условиях. Вы можете поучаствовать в решении коммерческих вопросов, т. е. поставки сырья, сбыта продукции, в лизинговании нужного комбинату современного оборудования.

Сказанное Каримом, буквально сразило Ошера. Тот снова схватился за сердце, судорожно полез в карман, вытащил пробирку, дрожащей рукой высыпал из нее одну таблетку, затем, махнув рукой, вторую, сунул их под язык и запил чаем. Посидев с закрытыми глазами некоторое время, собравшись, твердым голосом, предложил:

— Спрашивайте, Карим Юсуфович. Я готов ответить Вам.

Задавались вопросы и выслушивались ответы почти полтора часа.

Надо сказать, то, что интересовало Карима, для всех было очевидным. Он пытался уяснить для себя возможность борьбы за комбинат, за его восстановление. И направление этой борьбы тоже было ясным — опора на работников комбината, в первую очередь на тех, кто не сломлен и готов защищать себя, свое будущее и будущее своих детей, если, конечно, таковые имеются. Довольно дотошно он пытал Ошера Мендловича насчет ресурсов такой борьбы, в том числе и легальных. Надо сказать, хозяин комбината сразу же понял смысл этих вопросов, он как-то вздохнул свободно и, с некоторым вызовом и облегчением, отвечал, рекомендовал, давал советы. Выяснив то, что ему надо было знать, справедливо решив: остальное — детали и ему придется определяться уже самому, Карим прекратил задавать вопросы. Неожиданно Ошер Мендлович встал, подошел к нему, положил ему на плечи руки и дрогнувшим голосом произнес:

— Я рад, мой мальчик, что мой комбинат попадет в твои руки. Ты боец, ты не уклонишься от схватки с этим бандитом, как уклонился я. Да, да, уклонился, а попросту струсил и предал тех, кто верил в меня. Я решил, что ничего невозможно сделать, ничем не воспрепятствуешь этому мракобесу, решившему установить средневековые нравы и правила. И в этом моя горькая, как сейчас понимаю, ошибка. Надо было бы обратиться к людям. Ведь большинство, которые работали на комбинате, верили в него, гордились им. Многие из них награждены правительственными наградами не только Узбекистана, но и Советского Союза, многим за свой честный, добросовестный труд вручались из моих рук премии, да еще какие по тем временам! Они бы точно встали на защиту нашего общего детища, не струсь я, не решив, что я стар, одинок и вся власть, созданная этим режимом, плюет на людей и защищает только таких, как этот Икрам. А ты, мой мальчик, не сделай такой ошибки, обопрись на людей, дай им понять, что «не все потеряно», верни им веру в справедливость, пусть они поймут, что вместе им никакие поганцы, вроде этого Икрама, не страшны. А когда поймут, поверят, то так дадут этой банде по их лапам, что мало не покажется. Справедливость на их стороне, к тому же они будут бороться за свое будущее, будущее честных тружеников с достойной оплатой их труда, с достойным социальным обустройством. Я тебе подготовлю список тех, к кому ты смело можешь обратиться. Более того, я напишу тебе для них свое покаянное письмо и в нем изложу то, что только что сказал. Они поймут, должны понять. Вот насчет простить меня — не скажу! И они будут правы! Но за право не быть рабами у этого Икрама — они точно встанут на борьбу! За это ручаюсь. Но и тебе тоже придется всё продумать и организовать. К сожалению, время, когда этот гнойник нарывал, уже упущено, тогда было бы много проще защитить наше предприятие, но и сейчас, если сумеешь организовать как надо, можно твою задумку реализовать. А я буду Бога молить, чтобы у тебя все получилось и во всем, в чем понадобится моя помощь, обязательно помогу. А теперь, господа переговорщики, готовьте свои условия, считаю, мы в основном решили стоящую перед нами задачу, у нас выработался определенный консенсус. Сколько времени вам понадобится? Двух часов хватит? Карим Юсуфович, я Вам подготовлю список самых надежных моих коллег, сам отберу их личные дела, но с ним Вам придется знакомиться только у меня в кабинете, в комнате отдыха. Завтра с девяти часов она будет в Вашем распоряжении… Я жду ваших условий, господа, — произнес он уходя.