Николай Иванов: Расстрелять в ноябре

— Ты что это все время спокоен? — тем не менее бесит Непримиримого мое состояние. Если я хоть чуть-чуть знаю кавказцев, то паникеров и трусов они вообще презирают. Но и не любят особо горделивых. Видимо, напоказ выставлять свои внутренние решения не следует, надо чуть подыгрывать, чтобы не оказалось себе дороже.

Непримиримый только что приехал, разбудив всех. Выложил на стол неизменный набор: колбаса, огурцы, хлеб, «пепси». Словно судьбу, переламывает пополам палку колбасы. Среди огурцов выбирает самый крупный и смачно, словно нашей судьбой, хрустит им…

Нет, у Бога, как известно, по мелочам не просят, так и сравнения с судьбой лучше не трогать.

— Или думаешь, что все обойдется?

— Продадим в рабство чабанам в горы, запоет по-другому, — устало, словно ему надоело меня уговаривать выбирать судьбу, отзывается из своего угла рыжий охранник. Больше похож, кстати, на украинца, чем на чеченца.

— Года на три, — соглашается Непримиримый. Трех откусов ему хватило, чтобы уничтожить и огурец. Нас, пленников, тоже трое. Из Грозного мы выехали в три часа дня. Трижды обвила батарею цепь. Отвлекаться, не паниковать…

— А он, наверное, думает, что убежит. — Рыжий принялся за свое любимое занятие, прерванное появлением старшего: щелкает вверх-вниз флажком предохранителя от наставленного на нас автомата. Сказал таким тоном, что становится ясно: от них в самом деле еще никто не уходил.

— Сухожилия перережем, пусть попробует, — вроде напарнику, а на самом деле мне сообщает возможное развитие событий Непримиримый.

Все это — вместо «доброе утро» и «приятного аппетита». Плен. А мысли считывает, как с компьютера. Психолог.

— И еще кое-что отрежем. Лишнее. — Непримиримый поднимает палку колбасы, отсекает ножом кругляк. — Как насчет принятия мусульманства, полковник? Знаешь, что отрезают?

Тешатся. Им можно. Им можно все. Но до чего дойдут реально? Что сейчас делается в налоговой полиции? Дома?

Из рассказа начальника Центра общественных связей генерал-майора налоговой полиции Н. Медведева:

После первого сообщения об исчезновении решили осторожно позвонить домой, жене: вдруг у нее есть какие-то дополнительные сведения. Спрашиваем аккуратно: Николай на связь не выходил? И для оправдания: мы ему здесь хотим еще одно небольшое заданьице подбросить. А жена уже насторожена: мол, всегда из любой командировки давал о себе знать, а на этот раз почему-то молчит. И тут мы прокололись сами, как бы равнодушно пожав плечами:

— Ничего страшного, просто из Чечни очень трудно дозвониться.

— Из какой Чечни? Он же улетел в Ставрополь!

То, что ты пропал, становилось ясно. Собрались всем Центром: что делать в первую очередь? Наметили так.

Во-первых, каждый день звонить жене. Врать, будто с крыши одного из домов виден тюремный двор и меня видят каждый день во время прогулки. Зарос, похудел, но бодр и здоров.

Затем поднять волну публикаций и сообщений в центральных газетах, на радио и телевидении с акцентом на то, что захвачен в первую очередь писатель Иванов, а воинское звание — это вторично.

Обратиться в Совет Безопасности, Государственную Думу с просьбой оказать содействие в освобождении. Подготовить встречу руководства налоговой полиции России с представителями чеченской диаспоры в Москве. Подключить к вопросам освобождения Иванова и Таукенова Ассоциацию российских банков и «Круглый стол бизнеса России». Подготовить обращение писателей России к руководителям Чеченской Республики.

4 и 5 июля практически во всех центральных СМИ информация о захвате прошла.

Из домашних рассказов:

После разговора с Медведевым жена позвонила родителям на Брянщину, где отдыхали дети. Сын, ничего не объясняя, засобирался домой: он единственный знал, куда я поехал и что мне могло грозить.

В поезде в купе попутчиком оказался милицейский майор. Он разговорился с дочерью, та похвасталась моей книгой.

— Так это твоего папу в Чечне захватили в заложники? — удивился майор.

— В какие заложники? — вытаращила глаза десятилетняя Надежда.

— Да мало ли Ивановых в России, — попытался смазать все сын, а сам уставился на попутчика: откуда вы знаете?

— Только что по радио передали, — виновато развел руками милиционер, отведя его в сторону. — А я думал, вы знаете.

В селе одной из последних о пленении узнала мама. Оберегали ее долго, не включали радио и даже не давали одной выйти на улицу, дабы ненароком кто-нибудь не сообщил новость.