Энди Макнаб - До наступления темноты

Сегодня я должен был оказаться в штате Мэриленд, чтобы подписать документы, передающие Джошу все права на опеку Келли, взамен все еще действующего соглашения о моей с ним совместной ответственности. В завещании ее отца опекунами были названы мы оба, хотя жить она должна была со мной. Я теперь и не помнил, почему это так получилось.

Начали разносить еду – упакованные в фольгу подносики. Под фольгой обнаружились макароны. Уплетая их, я размышлял о задании и о полученной от Редфорда информации. Паролем для встречи с Янклевицами было число тринадцать. Такие пароли хороши для людей, не имеющих опыта в нашем деле, или для тех, кто, подобно мне, совершенно не способен запомнить отзыв. Янклевицы запросто могли относиться и к тем, и к другим.

Я не люблю, когда к моим делам подключают кого-то еще, однако на сей раз выбора у меня не было. Я не знал ни где живет мишень, ни ее распорядка дня, а времени на выяснение всего этого у меня не оставалось.

Самолет сел немного раньше, чем следовало, – в одиннадцать тридцать по местному времени. Выйдя из него одним из первых, я направился туда, где выдавали багаж и производили таможенный досмотр. В руке я сжимал два выданных мне в самолете бланка: один для таможни, другой – для иммиграционной службы. В последнем говорилось, что Ник Хофф намеревается остановиться в отеле «Марриотт» – «Марриотты» есть везде.

Помимо одежды – джинсов, рубашки и куртки – у меня с собой был только паспорт и бумажник с пятьюстами долларами.

Пройти через иммиграционный контроль оказалось проще простого, несмотря даже на отсутствие багажа. Таможню я тоже проскочил пулей. Вообще говоря, следовало бы купить в Майами хоть какую-то ручную кладь, чтобы выглядеть посолиднее, да только мысли мои витали тогда совершенно в других местах. Впрочем, оно оказалось и не важно: мысли панамских таможенников явно витали там же.

Я направился к выходу, пристраивая на ремень кожаный футлярчик с многофункциональным ножом «лизермэн». Нож я купил в Майами, однако при регистрации его у меня отобрали, опасаясь, видимо, что я воспользуюсь им для угона самолета. После приземления я получил его на выдаче багажа.

Зал прибытия заполняла шумная толпа. В конце концов я углядел в людском водовороте белую карточку, на которой маркером было написано: «Янклевиц». Державший ее мужчина был худ, ростом примерно с меня и, вероятно, пятидесяти с чем-то лет. На нем были шорты цвета хаки и такая же жилетка из тех, что в ходу у фотографов, надетая поверх выцветшей синей майки. Длинные, пронизанные сединой волосы были убраны в хвостик. Загорелое лицо с серебристой двух-трехдневной щетиной показалось мне каким-то поношенным: похоже, жизнь изрядно его потрепала.

Я прошел мимо него к концу ограждения, намереваясь для начала освоиться и немного приглядеться к мужчине, прежде чем назваться ему. Дойдя до стеклянной стены у раздвижных дверей, я прислонился к стеклу и смотрел, как моего встречающего толкают и пихают в толпе.

Время от времени в поле моего зрения возникали его загорелые, мускулистые ноги. На ногах у него были старые сандалии. Он походил скорее на сельскохозяйственного рабочего или бывшего хиппи, чем на доктора какого угодно рода.

Жара начинала меня утомлять. Я стянул куртку и снова прислонился к стеклу. Неподалеку сидел на скамье единственный здесь человек, не покрытый потом. Белая женщина тридцати с небольшим, похожая на солдата Джейн – короткая стрижка, свободные камуфляжные штаны и мешковатая жилетка с высоким воротом. Глаза были укрыты темными очками, ладони баюкали банку пепси.

Прошло около четверти часа, и толпа начала редеть. Аарон так и стоял у ограждения вместе с немногими оставшимися встречающими. Я еще раз внимательно оглядел зал и пошел к нему.

Мне оставалось до него три шага, когда он сунул свою карточку под нос американцу в деловом костюме, тащившему за собой чемодан на колесиках.

– Мистер Янклевиц, – позвал я.

Он резко повернулся, прижав к груди карточку.

Предполагалось, что я предоставлю ему возможность начать разговор, в котором всплывет какое-нибудь число, например: «О, я слышал, у вас с собой десять чемоданов?» – на что я отвечу: «Нет, только три». Но мне было жарко, я устал и хотел поскорее выбраться отсюда.

– Семь.

– О, выходит, у меня остается шесть. – Похоже, он был разочарован.

Я улыбнулся. Наступила пауза: я ждал, когда он скажет мне, что делать дальше.

– Э-э, ладно, тогда, значит, пошли? – У него был мягкий выговор образованного американца. – Если, конечно, вы не хотите…