Олег Игнатьев - Дойти до ада

— Вот это сила! — поразился Климов. — А людей?.. Могла бы?

— Людей? — переспросил Иван Максимович. — Свободно! Если трещина позволит… Лишь бы соответствовали габариты, так сказать… Вполне возможно. — В его тоне просквозило удовлетворение. — Как в сказке про чудище, которое сидело в пещере и глотало всех, кто проходил мимо.

Климов посмотрел на Ивана Максимовича.

— А как все это объяснить?

— Элементарно: в замкнутом объеме, там где была вода, образовался вакуум… И воздух из туннеля хлынул внутрь…

— Когда бурили?

— Да… через пробуренные скважины… Гора вдохнула…

Климов еще раз взглянул на карту-схему. Нашел «линзу». Отводной туннель… Спросил:

— И долго длился вдох?

— Четверо суток.

Климов хмыкнул.

— Прямо Змей-Горыныч…

Иван Максимович хотел захлопнуть папку, отнести ее на место, спрятать в ящик, но Климов, еще раз глянув на схему, попросил его продолжить разговор.

— А это что? — он указал на схему родника. — Вот здесь и здесь?

— Седьмая и восьмая штольни. Самые большие. Когда проводили учения по гражданской обороне, в седьмой расставляли скамейки, бачки с водой, отводили две каморки под отхожие места и нарекали все это бомбоубежищем номер один.

— А что, было и второе?

— Было. Но оно, для конспирации, называлось «запасным бункером». Это вот здесь. — Иван Максимович, почти не глядя, ткнул пальцем в квадратик под схематическим прямоугольником шахтоуправления. — Из этого бункера по аварийному туннелю можно попасть в восьмую штольню, где сейчас… — Он поперхнулся, кашлянул в кулак, отвел глаза и деловито крикнул: — Юленька, ты скоро?

— Я уже иду! — послышался радушный голос, и Иван Максимович убрал со стола папку.

Юля успела переодеться в белую полупрозрачную блузку и довольно короткую черную юбку.

Климову пришлось невольно отвести глаза.

На столе были расставлены приборы, чашки, блюдца. Запахло свежеиспеченным пирогом.

Разливая по чашкам горячий, пахнущий душицей, чабрецом и мятой чай, Юля неожиданно спросила:

— Это правда, что вы сыщик?

Климов улыбнулся, аккуратно опустил чашку на блюдце, поблагодарил за необыкновенно вкусный чай, за восхитительный пирог, за теплое радушие хозяйки и ответил:

— Правда.

Если бы не легкий, чисто деревенский стук, в окошко — пришел Петр, — Климову довелось бы объяснять особенности своей службы, а так он еще раз поблагодарил Ивана Максимовича и его дочь за радушный прием, снял с вешалки свой плащ и шляпу. Попрощался с провожавшим его Иваном Максимовичем, поцеловал Юле руку. Она стыдливо наклонила голову, и он заметил у нее на шее крохотную розовую родинку под светлым завитком волос и тайно пожелал, чтоб эта девушка нашла свое счастье и была согрета теплом и любовью.

Когда они с Петром вышли на улицу и в лицо ударил ночной ветер, Климову почудилось, что где-то высоко над Ключеводском прокричали журавли. А может, гуси.

«Нет, пожалуй, журавли», — сказал он сам себе, а вслух спросил:

— Нашел Дерюгина?

Петр утвердительно кивнул, сказал, что Ибн-Федя дома.

— А тот ухарь, что башкою раздолбал курятник, жив-здоров, чего и вам желаю.

Климов улыбнулся.

— С кем говорил?

— С врачом. Он, как положено, звякнул в милицию, но там трубку не взяли.

— Парень местный?

— Нет, чужой. Зато вот шрамы у него теперь на роже наши, ключеводские.

— Считай, родня, — пошутил Климов и спросил: — А кто его довез?

— Валерка, — сказал Петр, — я и его проведал.

— И как ты объяснил свой интерес? — насторожился Климов.

— Просто. Спросил про Федьку, не подвозил ли он его до дома?

— И что?

— Да нет, конечно. Федор сам домой добрался. Починил своего стального коня и прикатил. Вдрызг, правда, пьяный.

— Хреново, — сказал Климов и задумался. — А Валерка не сказал, что было дальше?

— После врача? — Петр срезал путь, чтоб выйти прямо к дому. — Валерка говорит, довез побитого до шахтоуправления… А что?

— Я сам пока не знаю. Муть какая-то…

— Забудь. Я тут любому мозги вправлю.

— Как Федор говорит: без слов, но от души?

— Ага. Главное, молча.

Он поднырнул под ветку яблони и взялся за калитку…

— Чур, я бандит!

— И я!

— И я!

Вооруженная до зубов шайка мальцов около соседского забора выбирала главаря.

— А я? — затосковал малыш с пластмассовым ружьем.

— А ты…

— А он…

— А ты, малявка, мил-ца-нер! — надвинул шапку на глаза тоскующего шкета главарь лет девяти. — Нас много, ты один.