Сергей Разбоев - Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта

Генерал Чу согласно словам кивал головой и думал: откуда американец знает про министра-советника? Откуда? И откуда он знает, что я близко знаком с этим Министром. Что он против мадам Мао. Что я против неё. Что я за Дэна. Чан ведь не знает министра-советника. Может племянничек сам уже с американцами крутится. Готовит себе далёкий, удобный, запасной аэродром. Вопросы. Вопросы. В политике одни вопросы. Только нет ответов. Приходится импровизировать, крутиться. И никто не предскажет будущего.

— Уважаемый сэр, мне очень приятно, что ваша страна, ваше правительство, стоят на одних позициях с нашими лидерами. Это даёт и мне уверенность, что наши цели понятны всем вам и практически достижимы. Если только в политическую игру не ввяжется, какая-нибудь, третья или четвёртая сила.

— У вас имеется на примете такая шальная фигура?

— Пока нет.

— Неужели, Мао так обесцветил цвет нации, что кроме двух человек, больше никого нет на временную роль лидера нации?

— Вообще, это какая-то дикая, необъяснимая случайность, что кто-то, как-то, поднимается на гребень бушующей волны политики, выживает и становится лидером. Мне кажется, что без помощи всевышнего, это не происходит.

— Это у вас, в диктаторских, репрессивных режимах. Где нет выборов, всё находится на случайных весах высшей подлости, личных амбиций, презрения к человеку, неуважения к нации и народу. И быстрое, молниеносное уничтожение своих противников. И никак иначе. Смерть врагам. И тут народ, конечно, поддержит, поможет. Ему всё равно кого истреблять: лишь бы очередной, крикливый, народный выскочка, громче и истошнее орал. Вот Дуче Муссолини: маленький, смешной, жалкий — но стал диктатором в Италии. Почему народ выбирает политических клоунов? То ли зависть, ревность, к личностям умным, красивым и порядочным; то ли убить скукоту бытия зеркальными позёрами, болтунами, пройдохами и т. д. Ведь и Мао, как ни старался выглядеть солидно и политически грамотно, всё же не смотрелся на уровне, хотя бы, того же, авантюриста Фиделя Кастро. Ленин был смешон, не понятен, жалок. С ущербной речью. Троцкий: сильный, природный оратор, но внутренне злобен, хитер и подл к массе. И фактически он один и заставил репрессиями и террором, пацанов и бессемейных, воевать за преступные идеи большевизма. Сталин: жалок, неинтересен, но коварен, хитёр, жесток и кровожаден. Одним словом — сатанинский кромешник. Самовластие и убийство конкурентов — смысл их жизни и существования. Это зовётся рабовладением. Броз Тито, румынский фраерок кремля Чаушеску, Ким Ир Сен, — кто они? Тот же Хо Шимин. Почему у коммунистов только кровавые диктаторы приходят к власти? Как? И все они являются глубоко преданными холуями Кремля. Значит, их ставит сам Кремль. А кто ставит самих самодержцев Кремля? Кто? Кто ставил Мао? Кремль. На штыках Кремля Мао пришёл к власти. Сколько людей уничтожено, репрессировано. Эти цифры — тайна. Но его режим дал сплошные войны, террор и репрессии. О чём можно дальше говорить?

— У нас многие так думают, мистер Маккинрой. Все, кому за сорок, начинают серьёзно задумываться о подлости и системы, и государства, и устроения самой жизни.

— Да, но кроме философских устроений, ничто никуда не движется.

Китаец грустно качал головой. Его узкие глаза слезились от многочисленных воспоминаний.

— Поэтому ничего определённого нельзя предсказать в нашей непредсказуемой стране, ни на ближайшее время, ни на отдалённое видимое будущее.

— Спасибо, уважаемый Чу. На этом, пока, успокоим свои больные души. В общем, свои позиции мы уяснили. Если, я, что-то узнаю новое, непременно позвоню вам: если вы, звоните мне. Что-то подсказывает моему разуму, что пока идёт просто разведывательная возня, пусть и крупных фигур, но не решающих. Мао, хоть и тяжело болен, но, думаю, очень над сложившейся ситуацией размышляет. Его не сбросишь со счетов, пока он жив.

Шеф китайских спецслужб, также, с пониманием покачал головой и пообещал полное и тесное сотрудничество на благо страны.

Величайший Председатель Мао, как в долгих, слезливых, средневековых трагедиях Шекспира, довольно хитро и удачно играл тяжело больного. Конечно, он болел, болел честно, но ещё был при ясном уме и в достаточном, конечно относительном, отвечающим за свои слова, здравии. Ему настоятельно, прямо смертельно, захотелось узнать, кто и как разыграет при нём, тяжело больном, около постельную, предсмертную, лицемерную, политико-историческую сцену. О-о, и это, для него, было гораздо важнее собственной смерти: к которой он уже привык и хорошо играл роль, продавшего душу тёмным силам, субъекта земли. Он уже успел всех поочерёдно прочувствовать. И теперь, в который раз, хотел ближе узнать некогда любимую жену. Сейчас угадывая в ней самого себя времён сороковых годов, непривычно для тихой обстановки в комнате, разозлился на любимую жену и глухо повысил голос.