Вячеслав Денисов - Хроника двойного контракта

В комнату зашла Любовь Витальевна, держа в руках серебряный поднос с арабским кофейником, двумя крошечными чашечками и еще чем-то, загадочно скрытым под белой салфеткой. Я перевел взгляд с подноса на подножие горы, за которую никогда не скроется бордовое солнце, и вздохнул.

— Скорее — вечностью, которая состоит из бесконечно заканчивающихся жизней.

Любовь Витальевна поставила поднос на столик у кресла и подошла ко мне.

— Эти картины очень дорогие. Саша любил их, как жизнь…

— Эти картины не имеют определения — дорогие и недорогие. Они бесценны… Во всяком случае — вот эта. — Я провел рукой по раме, не смея дотронуться до пейзажа.

Шкурко повернула ко мне голову, и в ее усталых, отекших от тяжести событий глазах я прочитал удивление.

Подойдя ко второй картине, я стер пальцем пыль с одной из вершин.

— Настоящий «Закат» находится во Франции. В частной коллекции. Но эта копия действительно стоит больших денег… Но все-таки давайте вернемся к нашим баранам… Итак, я хочу жить. Расскажите мне, пожалуйста, что-нибудь об этом. И объясните, почему вашего мужа убивают в подъезде не вашего дома и это происходит в тот момент, когда я выполняю свою работу — слежу за ним по вашей просьбе?

Шкурко присела перед столиком на пуфик. Я, не дожидаясь приглашения, снова занял кресло. Глядя за тем, как она разливает кофе по чашкам, роняя капли на довольно дорогую скатерть, я подумал о том, что делиться с кем-то секретом легче, чем становиться его совладельцем. Вот ей сейчас, в ее положении, ничего не стоит взять и что-то рассказать мне. А как быть тому, кому она это «что-то» поведает?

— Любовь Витальевна, давайте определимся сразу — меня интересует только то, что касается или может коснуться меня. Я не желаю быть шкатулкой чужих секретов, тем более когда за них мне могут, как куренку, отвернуть голову. Я частный детектив. Только частный детектив не из фильма, а из жизни. Если бы я знал наверняка, что фильм закончится тем, что за мной никто больше не будет следить и я останусь жив, то я дал бы волю своему любопытству. Я работаю за деньги, а не для ублажения собственного желания знать чужие тайны.

— А я и не собираюсь с тобой общаться как со сплетницей-соседкой. Я беру тебя на работу.

Хорошо, что я не успел взять с подноса чашку с кофе, иначе бы обязательно опрокинул ее от неожиданности на то место, где на брюках находится замок.

— Что?..

— Я беру тебя на работу. В качестве частного детектива.

Я молчал. В такие минуты всегда лучше молчать. Собеседник и без вопросов удовлетворит твое любопытство. Понимая коварность моего молчания, Шкурко попыталась улыбнуться, но вышла не улыбка, а гримаса, предшествующая плачу.

— Ты что, на самом деле думаешь, что я хотела убить Сашу?!

— Вообще-то он мертв…

— Я любила его. И сейчас люблю… — Шкурко отвернулась.

Неужели я ошибся? Если она сейчас играет, то я совершенно, оказывается, ничего не знаю о людской подлости. Если нет, то…

— Сашу убили из-за меня.

Вот это — круто. Осталось выяснить — насколько.

— И ваша ревность тут ни при чем, да?

Она отрицательно покачала головой, глядя в мертвый камин.

— Тогда, наверное, кто-то решил наказать вас за то, что вы впервые в истории этого вида спорта стали президентом футбольного клуба. — Мне делать было нечего, поэтому, потягивая кофе, я начал выдвигать всевозможные версии.

Но я опять не угадал.

— Нет, все не то… — Было впечатление, что затягивание разговора было ей на руку. Любови Витальевне очень не хотелось оставаться одной.

Я снова посмотрел на копию Рериха.

— Скажите, у вас еще есть в доме картины?

— Да, одна. Саша повесил ее в своем кабинете.

— Можно посмотреть?

— Конечно… — Шкурко тяжело вздохнула и так же тяжело поднялась.

По дороге в кабинет мне удалось задать ей еще один вопрос:

— Александр Олегович увлекался живописью?

— Он работал в школе живописи. Преподавал… — Шкурко поднесла ладонь к лицу и дернула плечами.

Черт возьми, эта женщина умеет держаться!

— Я знаю, что в семьях, где есть художник, на стенах квартиры непременным атрибутом являются произведения хозяина дома. Но почему-то я их не замечаю.

— Саша никогда не был хозяином.

— Вам не нравились его работы?

— Просто я не понимаю в живописи.

— Вы — диктатор в жизни?..

Ответить она не успела. Или не захотела, воспользовавшись моментом, — мы зашли в кабинет. Когда я взглянул на картину и все понял, я спросил ее в лоб: