Вячеслав Денисов: Хроника двойного контракта

Черт, что-то не похоже, что она «под контролем»…

— Приезжай. Нам нужно поговорить…

— Нам? Я не ошибся? Простите, в последнее время я стал туго соображать. О чем мне с вами говорить? Я лишь хочу услышать гарантии того, что моей несчастной жизнью никто больше не будет интересоваться в таком объеме! Вот все, что мне нужно! А для этого достаточно и телефона! Вы что, не понимаете, что у меня не остается другого выхода, как включиться в вашу дурацкую игру и начать сотрудничать с ФСБ? Считаете, что я просто так возьму и «проиграю»? Или вы считаете как-то иначе, а, президент футбольного клуба?..

Я сознательно хамил. Для таких стерв, как мэм Шкурко, есть только один довод — встречный «наезд». Перекормленный долларами мозг подобных ей истеричек и приводится в чувство только методом шоковой терапии. Но, к моему великому удивлению, реакция вдовы была на редкость спокойной и даже какой-то насмешливой, несмотря на полное отсутствие юмора в сложившейся ситуации.

— Дурак ты… А еще детектив… Как же ты бандитов-то в милиции ловил?

Она немного помолчала и добавила:

— Это никогда не закончится или закончится очень плохо для тебя, если меня не выслушаешь… Уж коль тебя мне порекомендовали — значит, голова у тебя на своем месте. Значит — не дурак. А если иногда думаешь, как дурак, так это от недостатка информации.

Может, она таблетку для восстановления клеток головного мозга приняла? Тем не менее она продолжала:

— Я знаю, о чем ты сейчас думаешь…

— Правда?

— Если ты думаешь, что я тебя подставила, то ты заблуждаешься.

— И мне могут сказать то же самое те, кто сейчас сидит в машине перед вашим домом?

— Перед моим домом?

— Если еще не интересовались погодой, то посмотрите в окно.

Молчание длилось секунд пять-шесть. За это время Джонсон смог бы пробежать шестьдесят метров. Любови Витальевне этого времени хватило, чтобы дойти до окна и вернуться обратно.

— Ты хочешь жить?

Людоед, а не женщина!

— Хочу.

— Тогда срочно иди ко мне. Как я понимаю, ты где-то рядом.

— Хорошее предложение. Но у меня нет привычки, как у вашего мужа, умирать в подъезде на первом этаже.

— Обойди дом кругом. Сзади тебе откроют дверь на лоджии. Это мои соседи. Я сейчас позвоню им. Через квартиру выйдешь на лестничную площадку и поднимешься ко мне.

Я уже ничего не понимал.

— Поговорим, а заодно я расплачусь с тобой. Или ты так перепуган, что и деньги не интересуют?

— Меня интересуют деньги, когда у меня есть уверенность в том, что я смогу их в дальнейшем потратить.

— У тебя есть шанс и получить их, и потратить. Я заинтересована в тебе не меньше, чем ты в деньгах.

Нет, за время работы детективом у меня, конечно, были рекламации, но таких обещаний в стиле якудзы я еще не выслушивал. Вот стерва, а?!

— Слушай, извини, что на «ты», но не боишься, что я сейчас поднимусь и расшибу тебе голову?! Телефоном или утюгом — первым, что под руку попадется?! Тебе кто дал право так играть судьбами людей? Я что тебе — инструмент? Как вибратор?! После того, как я нашел девку, которую «пахал» твой благоверный, я не получил ничего, кроме постоянных опасений за свою жизнь и твоих базаров, типа — «приходи, а иначе тебе крышка»!!

— Не смей! Ты понял?! Не смей его касаться!!! Не смей…

Оп!.. Что это? Запоздалое раскаяние или кураж от недостатка слов для ответа?

— Немедленно иди ко мне. — Она помолчала. — Я вешаю трубку…

— Что, посмотрела, на месте ли «Тойота»?

— Да.

Хм… Сразу — и честно.

— Хорошо. Иду.

Я всегда хотел жить в такой квартире. Чтобы комнат было пять. Чтобы одной была спальная с огромной кроватью из белого дерева, другой — кабинет с библиотекой, а в самой большой, такой большой, что стены даже не бросаются в глаза, был камин. Еще бы я хотел, чтобы в моей квартире, так же, как в этой, на одной из стен самой большой комнаты с камином висели два подлинника кисти великого Рериха с гималайскими пейзажами, лишая смысла наличие этой стены. Стены и не было, было только пространство. Бесконечное, как время, которое потратил бы я, чтобы дойти до этого неестественно бордового солнца, спускающегося за гору… Я поднялся из мягкого кресла и подошел к картине. Бесконечность не имеет измерений, так же, как взгляд. Если он хотел, чтобы я не смог прикоснуться к его солнцу, то я и не смогу этого сделать. Оно отодвинулось от меня на то же несуществующее измерение бесконечности, что было между нами до этого…

— Интересуешься Рерихом?