Сергей Зверев - Таежный спрут

– Ну, подумаешь, – сказал Туманов, – какая фифа. Ну, умерло в этом балахоне пятеро, ну и что? Ну и ходи в своей бахроме, ковбойша. Но учти, если нас заметут, виновата будешь только ты. Тебя же за версту видно!

В здании миссии царила запорожская сечь: двери нараспашку, народ потоком, давка, ругань. Мельтешили какие-то накладные, заявки, ведомости-поручения. В одном конце коридора плакали, в другом дико хохотали. Мы тараном пробились на третий этаж, в отдел сношений с Поднебесной, и обнаружили, что «чем дальше в лес, тем больше партизан». Здесь вообще царил дурдом неописуемый. Народ торопился сделать свои дела до скончания рабочего дня, чтобы не давиться завтра. Хлопали двери, возмущались обиженные. Какой-то широченный шкаф в неслабом прикиде с воплем: «Ты че, братан!..» сбил Туманова и швыранул к стене Алису. Не озираясь, попер дальше. Туманов сгоряча сцапал его за ворот.

– Ты че, котяра?

– А ну пшел!.. – детина угрожающе развел руки, поворотился – дескать, кому тут укорот дать? Ну ясно, вчера из клетки. Пресловутое недостающее звено между обезьяной и человеком. А еще коммерсант. В эпоху НПФ, поди, козлом в КОПе работал.

– Чего дерешься? – оценив габариты визави, сбавил прыть Туманов.

– Он мне голову сломал, – обиженно пискнула Алиса.

Шкаф навис над нами грушевидным сплющенным черепом.

– Я не понял, чуваки, чувихи…

По френологии – теории о связи между психоморальными свойствами человека и строением его черепа – обладатель подобной головы не мог иметь никаких моральных свойств. Только психо…

Туманов изготовился дать детине в ухо, но тут заволновались напирающие сзади, вытолкнули нахала из кольца. Я машинально выставила ножку, отскочила. Детина споткнулся, сзади навалились…

Мы зашагали дальше.

У двери в приемную толпились люди.

– Ну все, я разозлился, – уверенно сообщил Туманов, изготовляя локти.

– В очередь! – завопил еще один шкаф, габаритами помельче, и стал оттирать его от двери.

– А ну кыш, голова кабанья! – заорал Туманов. – Мы из «Росгаза», ослеп, что ли?..

– Алиса, останься! – успела я выкрикнуть…

– Как жалко, – равнодушно протянула одна из семи расфуфыренных девок-секретарей, по край стола заваленных бумагами, – но Ивана Моисеевича сегодня нет. И завтра его не будет. И послезавтра. Он простудился и заболел свинкой. Так получилось – в детстве Иван Моисеевич избежал этого заболевания, – секретарша скользнула по Туманову подведенными глазками. – По всем вопросам обращайтесь к Чабрецу Всеволоду Артуровичу, его заму. Проходите. Вы задерживаете людей, мужчина.

– Очень жалко, – признал Туманов. – Свинка для взрослого человека – кратчайший путь к бесплодию. А также к малокровию глазного дна, бруцеллезу и выпадению волос. Послушайте, девочка, – Туманов достал удостоверение и импортный шоколадный батончик (кнут и морковку), – у нас к Ивану Моисеевичу очень важное дело. Настолько, простите, важное, что нет никакой мочи его отложить. Вы не могли бы дать бедному пилигриму с семейством домашний адресок Ивана Моисеевича?.. Да вы не беспокойтесь, он меня прекрасно знает. Мы не по рабочему вопросу, по личному…

– Вообще-то нам не положено… – девица неприязненно покосилась в мою сторону. Туманов шевельнул опущенной ладошкой: исчезни. Я покорно попятилась. Вот змей…

Пообедав резиновыми котлетами в столовой у синема «Золотая луна», мы всей фамилией отправились в гостиницу «Локомотив», вроде как числящуюся на балансе МПС. Дешевые номера уже раскупили, оставался двухкомнатный люкс и трехкомнатный «обычный». Туманов выбрал первое: деньги не играли роли, их было много.

Я упала на кровать.

– Какое, господи, блаженство… Туманов, когда у нас начнется нормальная жизнь, скажи?

– Послезавтра, – проворковал он, – если не обделаемся.

Я задрала голову к ободранному «люксовому» потолку и стала мечтать о послезавтрашнем счастье. И не заметила, как в комнате стало тихо: Туманов увел Алису пошептаться. Вернулся минут через пять, заметно расстроенный.

– Не нравится мне Алиса.

– Что такое? – я приподнялась.

– Она ребенок, Динка. На ее глазах убили отца и знакомых людей. Она пережила нервотрепку погони, «одиночное плавание». Потом мы с ней три дня носились по кошмарам: ей просто некогда было меланхолить и страдать. Да и я, признаюсь, приложил немало усилий, чтобы заставить ее забыть о прошлом. А теперь беготня закончилась, Алиса прозревает. И самое неприятное – она начинает понимать, что становится для нас обузой.