Сергей Зверев - Перо и волына

– А где этот дурак?

– Я его на хрен отправил.

– Наказал?

– А то. Давай, боруха, скидывай шмотье.

– Ну не знаю, Саша, – плаксиво затянула она. – После того, что случилось? Посмотри, на кого я похожа.

Он расслабленно повернул голову.

– А че? Все нормалек. Чисто.

– Да? Мне всю косметику пришлось смыть.

– Ну и правильно, – одобрил Порожняк. – Зато теперь мой елдак в губной помаде не вымажется. А то в прошлый раз сунул руку в трусы, достаю и во – он весь красный. Думал, бля, трепака подхватил. – Саша хрипло засмеялся.

– Фу, разве можно так грубо? – Катька жеманно передернула плечиками.

– Можно. Ну чего ты тянешь, Катюха?

– Я не хочу, – уперлась она.

– Да кинь дурное. Ты, может, ширнуться хочешь, так у меня там «колеса» есть и «план». А, Катюха? Давай курнем, а потом тут такой цирк устроим.

Она брезгливо поджала губы.

– Я бы лучше выпила чего-нибудь.

– Так возьми там в баре. И давай, приходи по-шустрому. А то я сейчас вместо тебя с «Дунькой Кулаковой» буду трахаться. Так охота, мочи нет. Я ж тебя люблю, Катюха.

– Ой, ну хватит заливать, – хихикнула она.

– Не, в натуре. У меня всякие борухи были, ты ж знаешь. Но ты – самая клевая. Может, я даже женюсь на тебе.

– Хорошо, – смягчилась она, – сейчас приду. Только без меня ничего не делай. А то я тебя знаю, вечно куда-то торопишься.

Теплым июньским днем черный «Кадиллак», за рулем которого сидел Константин Панфилов, припарковался на стоянке в одном из московских спальных районов.

В нескольких десятках метров отсюда располагался дом, в котором скромно и неприметно жил человек, которого соседи принимали за обыкновенного пенсионера. И лишь немногие, среди которых был и Константин, знали, что пожилой сухощавый мужчина с коротко стриженными седыми волосами – вор в законе Артур.

Одно время Артур почти удалился от дел, хотя ему предлагали взять под свою опеку ребят, занимающихся конкретной работой.

Однако долгие годы, проведенные Артуром за решеткой, сказались на его здоровье, и пару лет он был вынужден следовать советам врачей, которые настоятельно рекомендовали Артуру воздержаться от всего, что может вызвать перегрузку нервной системы, не говоря уже о спиртном и табаке.

Мало кто мог упрекнуть Артура в желании забыть друзей, обособиться в своем узком мирке. Людей, которые таким образом уходят из воровского мира, называют прошляками.

Несмотря на проблемы со здоровьем, Артур все-таки выполнял кое-какую работу. Время от времени возникали вопросы, которые только он в состоянии был решить.

Хотя Артур не мог похвастаться славянским происхождением, в упрек это ему никто не ставил. Он был слишком разумен, осторожен и гибок, не признавал воровской радикализм ни с какой стороны. Поэтому к его мнению прислушивались и славянские воры, и кавказцы.

Несмотря на то что Артур не принимал непосредственного участия в руководстве отдельными группировками, слово его ценилось высоко.

И все-таки он чувствовал, что бездарно теряет время. Бесценный опыт, накопленный за долгие годы лагерной жизни, нельзя было держать при себе. Да и воровской мир все сильнее испытывал потребность в людях, прошедших огонь и воду лагерного бытия.

В первую очередь это было связано с переменами в обществе. На уголовную арену вышло и прочно закрепилось на ней новое поколение. Молодые качки и пэтэушные недоросли, превратившиеся в отморозков, по любому поводу и без оного пускали в ход оружие.

Стремясь в общем хаосе урвать себе кусок пожирнее, они без тени сомнения отправляли на тот свет любого, кто хоть как-то мешал им, в том числе и воров старой формации.

С начала 90-х список погибших законников стал стремительно пополняться. Потери несли и «пиковые», и славяне. Среди тех, кого отправила на тот свет пуля наемного киллера, оказались и личные друзья Артура – Квежо, руководивший грузинской группировкой, Арсен Микеладзе, Гога Ереванский.

Многим ворам пришлось под давлением бандитской среды уехать за границу.

В рядах воров-законников наступило некоторое смятение. Беспредел со стороны молодых отморозков продолжался, одно убийство следовало за другим. Практически все они оставались нераскрытыми.

В прежние времена каждый, кто осмелился поднять руку на коронованного авторитета, неизбежно удостаивался смертного приговора. Скрыться от него было невозможно. Его привели бы в исполнение и на воле, и на «общаке», и на «строгаче», и даже на «крытке».