Александр Граков - Дикие гуси

— Что такое? — засуетился он, — Продуктов, наверное, подкупить?

— Да нет, — отвечаю эдак небрежно, — вчера вечером позвонили прямо в номер — тетка моя померла!

— Ох ты ж, какое горе! — вроде посмурнел он и тут же догадался. — А ваша тетка жила в Туапсе…

— А моя тетка жила в Израиле! — продолжил я. — А так как мне накладно ехать туда на поминки, ее адвокат перевел положенную мне по завещанию сумму прямиком в Россию, на мой текущий счет в Сбербанке — у меня там где-то около тридцати тысяч завалялось!.. А я попросил часть этой суммы перевести на Туапсинский банк не век же мне гулять по пляжу в этой срамоте! — показал на штаны и рубашку х/б.

— И много этого… в завещании? — еле выдавил он из себя.

— Да где-то больше двух, но меньше трех миллионов! — не переборщить бы!

— Рублей? — ахнул он.

— Шекелей! — небрежно поправил его я.

— А это сколько к рублю?

— К рублю шекель не переводится! — терпеливо объясняю этому чалдону, — Он переводится в доллары: на доллар три шекеля!

Константин Степанович зашлепал губами, про себя подсчитывая.

— Мамочки! — снова ахнул он. — Это ж, без малого, миллион долларов!

— Да, где-то около этого! — подтвердил я, — Ну ладно, погнали: вы — на пляж, я — за деньгами!

— Юрик, может вас сопроводить? — теперь он был — сама забота.

— Не стоит! Ваше время отнимать, да и женщин больных оставить без присмотра… — и, не дожидаясь ответа, я рванул на трассу вниз по склону горы.

У меня оставались еще деньги — на вторую часть плана. В Туапсе я приобрел себе шикарные шорты «Made in…», козырный батник, очки-хамелеоны и отличную бейсболку, а свои колхозные обновки сунул в первую попавшуюся урну. Так что на пляж Небуга заявился таким козырным тузом, что загоравшая на махровом полотенце Ирочка вскочила, забыв защелкнуть бретельки лифчика, которые мешали загару на спине, и стояла передо мной с великолепной обнаженной грудью, хлопая кукольными глазами.

— Привет! — поздоровался я, — Уже выздоровела?

— Ну как, получили? — подскочил ко мне Константин Степанович.

— Нон проблем, как говорят французы! А этим обмоем наследство! — я достал из пластикового пакета две бутылки «Мадам Клико».

— Шампанское! — захлопала в ладоши Ирочка, не забыв нацепить лифчик.

— Да, но пить его без мороженого — преступление! — улыбнулся я. — Константин Степанович, я думаю, вы не откажетесь отпустить своего секретаря со мной за несколькими порциями? А жена ваша пусть купается!

Нина Павловна плескалась там же — у берега.

И третья часть моего плана сработала на все сто: со мной отпустили Ирочку — мое будущее алиби. Очередь у киоска с мороженым, как я и предполагал — офигенная! Я немного поболтал с Ирой о видах на полученное наследство, а потом схватился за живот.

— Ир, ты извини, пожалуйста, мне на пять минут! — мотнул головой в сторону близстоящего общественного строения, — Держи деньги! — выгреб из кармана всю оставшуюся наличность — там было еще порядочно.

— Давай, давай, обжора! — ох и расписал же, чувствую, ее шеф мой аппетит за завтраком. Ну и ладно!

Обошел я туалет с другой стороны и так ломанулся вверх, как никогда до этого не бегал. С лету вскочил в свою комнату и на лоджию. Так и есть кто бы эту дверь закрывал? Через перемычку — и в соседний номер! Десять секунд — сейф открыт, еще пятнадцать — деньги и два видака в моем чемодане, еще две минуты — все деликатесы из сейфа полетели в траву со второго этажа. Так, теперь полотенцем — по возможным отпечаткам, через перила лоджии — веревку с крюком из ржавой катанки, и в свой номер. Еще десять секунд на устройство кавардака в нем и — пулей вниз, к туалету! К Ирочке подошел минут через десять.

— С облегчением! — она была без комплексов.

— Спасибочки, а вот и наша очередь!..

После выпитого шампанского Константин Степанович разомлел и изъявил желание подремать в номере. Вместе с ним, естественно, должны были идти и его наложницы. А я остался.

— Хочу догнать то, что пропустил за поездку в Туапсе! В девять вечера у кафе! — успел шепнуть Ирочке, пока не видел шеф. Она взглянула с удивлением, но промолчала.

Пришел я к себе часа через три после них, ожидая столпотворения милиции в коридоре, женских горестных воплей и мужских, естественно, матов.

Фигушки — тишина полнейшая. Тогда я громко хлопнул своей дверью, постоял для приличия, затем постучал к ним. Выглянула Нина Павловна.

— Тихо, Константин Степанович болен — сердце прихватило!