Олег Приходько - Прыжок рыси

Но вот второй шаг в системе заданного алгоритма оправдал поездку:

— Я же все рассказал вашему коллеге? — пожал плечами математик. — И адреса одиннадцати ее одноклассников отыскал — тех, что остались в Челнах…

Значит, Павел был здесь. Интуиция не подвела. Игорь шел по следу Павла, по заключительному отрезку его пути, за которым зияла черная пропасть.

— Коллега умер, Михаил Михайлович…

За словами сочувствия — адрес воспитательницы Нелли, ныне пенсионерки.

«Не теряй ни минуты», — значит, начинал с главного.

Целый час ушел на поиски дома, в котором проживала Роза Максимовна, она же — Рауза Максудовна; еще два, исполненных отчаяния и досады («Теперь на самолет не успеть!») — на ожидание: старая татарка-воспитательница выживала, перепродавая на рынке товары залетных южан, о чем поведали соседи Поведали дежурно, с небрежительностью и скептицизмом даже, так что просить их о помощи в скорейшем поиске он не рискнул.

«Творчество, Паша, есть процесс, которым управляет постоянная мысль о результате, — спорил с покойником Игорь, расхаживая по расхлябанному вешнему двору. Часы пришлось снять с руки и бросить за пазуху, после чего время пошло быстрее. — Не противопоставление алгоритма хаосу, а их синтез!..»

«Я закину ключи и псов прогоню с крыльца…»

Если бы не постоянная мысль о сенсации! Павла уже не вернешь…

Роза Максимовна вернулась в одиннадцатом часу с двумя тяжелыми сумками. Она оказалась не такой уж старой, но явно забитой — измученной школой, пенсионной долей, соседями, судьбой. Дикий цейтнот, внутренние часы подстегивали, все слова учтивости пришлось опустить.

— Был у меня такой странный человек Павел.

— Его убили при невыясненных обстоятельствах…

Легенда, экспромтом сочиненная для Булатовой, сработала.

— … и вот мы теперь решили пойти по следам его неопубликованных материалов.

Она неподдельно всплакнула, накапала чего-то себе в стакан.

— Вы продрогли совсем, зубы стучат. Синий.

— Неважно!

— Курточка на рыбьем меху. У нас не Приморск. Я сварю чаю.

Чайная церемония длилась долго, но была как раз тем, что нужно: казалось, один глоток крепкого и горячего напитка способен поставить все с головы на ноги.

— О чем он спрашивал у вас?

— О Нельке Ветлугиной. Спрашивал, я говорила. Потом будто вспомнил о чем, альбома не досмотрел. Странный такой. Карточку оставил.

Визитка Павла была уже ни к чему.

— Роза Максимовна, вы не смогли бы повторить все то, что говорили Павлу?

Чайный цвет переливался тонкой пенящейся струйкой из чайничка в другой. Розовый цвет, многообещающий, хороший.

— А что она натворила, Вася?

— Васин. Игорь.

— Ой, ой, прошу прощения. Игорь?

— Кто натворил-то?

— Нелька?

— Почему? Ничего не натворила. Она интересовала Павла.

— Зачем?

— Я тоже хочу об этом узнать.

Он уже трижды пожалел, что обмолвился о его насильственной смерти. Это испугало, женщина что-то решала для себя, оттягивала разговор.

На салфетках опять появился чай, как ночь тому назад у Булатовой; и снова — кислая-прекислая, черная, как эта прошедшая ночь, пастила.

— Злая она была девочка, — начала со вздоха хозяйка. — Дикая, как рысь… Нет, вру. Неправда это. Не я сказала — обида во мне. Не дала себя приручить. Внутри у нее все болело, потом выболело. Пустая стала, прости, Аллах, — с печатью смерти в душе. Прямо скажу, не любили ее в интернате.

— За что?

— Не хотела, чтобы ее любили. Дома было плохо, потом предали, бросили. Мать поездом раздавило, отчим удрал. Пила Сонька и, говорят, разгульничала. Материнских прав хотели лишить. Ветлугин бить не бил, а дурак был. Совсем дурак.

— Нелли знала, что он ее удочерил?

— Дети — жестокий народ. Она все говорила, что отец ее великий писатель, во Франции живет. Вот окончит школу, и тогда он заберет ее к себе. И ей завидовали, и за это ее не любили. Из своей же зависти ее не любили. Кто-то деньги на нее перечислял — до шестнадцатилетия. Потом пустили слух, что мать ее снасильничали, оттуда, мол, Нелька и появилась на свет. Большой скандал в группе был, с дракой. Она мальчика, который это сказал, исцарапала зверски. До сих пор шрамы на лице. Ей бойкот объявили, она убежала. Два дня искали, в лесу нашли. Отыскали отчима во Франции, который ее сперва удочерил, потом бросил. Он ей по нашей просьбе и написал, что, мол, не родной. Это уже в десятом классе было. Мне ее жалко. Всегда жалко. Под конец учебы она смирилась, притихла, а все равно старалась быть одна.