Олег Приходько - Личный убийца

По популярности Старый Опер Каменев мог сравниться разве что с Филиппом Киркоровым. Из муровских окон то и дело слышалось: «Кого сучишь, мусор позорный?! Я честный вор, меня сам Каменев в восемьдесят втором брал!» И «законники» знали: если в распахнутые операми двери блатхаты дунуло перегаром и вместо сакраментального «Руки вверх!» раздавалась команда «Брысь, шуляги на катушках, снова шухер на бану!», то нужно медленно опустить ствол и прислониться к стенке, потому что Старый Опер что вологодский конвой: шутки понимает, но резких движений не любит.

В январе девяносто восьмого звезда Каменева закатилась, как пуговица под кровать. Закатывалась она и раньше, но не надолго, потому что Каменев без МУРа обходился, а МУР без Каменева — нет. МУР без Каменева был все равно что корова без вымени. Оттого старожилы предсказывали перемены в «верхах»: скоро папахи полетят: Старый Опер опять ушел.

В этом январе Каменев брал «пушеров» в Марьиной Роще. Сам он из всех наркотиков предпочитал водку «Русскую» и сигареты «Прима», а потребителей «колес» и «иглоукалывателей» называл «герококами» и за людей не считал.

«Я их выведу, как жирное пятно на светло-бежевых штанах, — обещал он на коллегии Министерства внутренних дел. — Все два миллиона московских «герококов», официально зарегистрированных, и столько же еще не рожденных!» — «И как же ты это сделаешь?» — интересовался министр. «Соответствующим отношением, — пояснял Каменев. — Для вас они — больные люди, которых надо лечить. И потому размножаются они в геометрической прогрессии — от двухсот до четырехсот процентов. А для меня эти особи — мразь и подонки, через них только СПИД и неприятности. Так что чикаться с ними и уговаривать не протыкать тухлые вены грязными иглами я не намерен — и без них забот хватает!» Каменеву одобрительно аплодировали, но санкции на поголовное истребление «герококов» не давали — не то опасались, что массовые репрессии в таких масштабах вызовут ассоциации с «красным террором», не то подсчитали экономическую выгоду России от оборота наркотиков.

Агентурной сети Каменева могло позавидовать ЦРУ, так что информацию о стрелке в Марьиной Роще он получил в ближайшем от МВД месте «спика» и решил продемонстрировать, как следует обращаться с этим контингентом. Прихватив с собой дюжину соратников в бронежилетах, обрушился на торговцев наркотиками, простите, как «Руслан» на Иркутск. Но информация оказалась неточной; кроме низовой категории «пушеров», торгующих зельем для того только, чтобы иметь возможность колоться самим, на стрелке оказались и «дилеры», и «оптовики», и даже один кент — импортер с охраной. Так что без стрельбы не обошлось: двоих оперы обездвижили, пятерых уложили мордами в снег; те, что посолиднее, стали разъезжаться, и Каменев, опытным глазом вычислив самую жирную добычу, устремился на своей оперативной «Волге» в погоню. Дело было в Рождество, и пальба выглядела не по-христиански, но «БМВ» отрывался, патрули куда-то испарились («В церковь они ушли, что ли?!» — рычал Каменев в ухо водителю), так что пришлось всадить в заднее правое колесо свинец, вследствие чего преследуемый автомобиль оказался на льду пруда обочь Ростокинского проспекта, проделал «двойной тулуп» и остановился. В итоге двухметрового роста полковник в одиночку уложил на лед троих вооруженных людей, успевших, впрочем, избавиться от кокаина.

«Курево-гарево, серево-жарево, порево-ширево, газ-баян и девочки-гармошечки, шиньон в форточку, босоножки — на месте» — так незлобиво приговаривал Старый Опер, скрепляя «герококовское» братство наручниками и проворно обыскивая их карманы. Когда через три минуты к месту задержания подоспели наряд ДПС и милиционеры из 25-го отделения, песенка архаровцев была спета.

«И так будет с каждым, кто пойдет против своего народа!» — обещал Старый Опер, принимая поздравления сослуживцев по случаю удачного Рождества. Но в этом он оказался не прав: время, прошедшее от Рождества до Крещения, показало, что далеко не с каждым.

Надо же было такому случиться, чтобы как раз 19 января, на Крещение, Каменев, выходя из сизо № 2 (в народе больше известного как Бутырская тюрьма), куда приезжал для беседы с подопечными совсем по другому делу, нос к носу столкнулся с человеком в длиннополом черном пальто и белом пуховом шарфе, гладко выбритым и пахнущим лосьоном «Элида Фаберже».