Олег Приходько - Личный убийца

— Вас нашел адвокат Рознер.

— Да… Он сказал, что дело направлено на пересмотр. Что теперь действует новый Уголовный кодекс и дело ведет другой следователь. Он и даже прокурор говорят, что есть возможность выпустить Леонтия на два года раньше из тюрьмы, что он, Леонтий, готов принести мне свои извинения, он раскаялся, изменился.

Она замолчала.

— А вы?

— Я?.. Я нет, я отказывалась. Тогда он намекнул, что нам всем тесно в этой квартире, а если я дам нужные показания, то он и клиент… то есть Леонтий, позаботятся о кооперативе. И чтобы на обстановку осталось. Для этого я должна признать, что Леонтий не угрожал мне убийством.

— А как же он предлагал мотивировать отказ от прежних показаний?

— Никак не предлагал. Говорил, что он все уладит, что в суде все сам устроит, мне даже идти туда не придется, нужно только дать письменные показания.

— То есть оговорить следователя Протопопова?

Она потупилась.

— Я не хотела, я никогда бы этого не сделала. Но сестра…

Ну и, в общем, взяла она адвоката в оборот, стали они меня вдвоем уговаривать, чтобы в клинику психиатрическую легла, мол, кошмары после того…

— Вы состоите на учете у психиатра?

— Нет. Они меня определили в частную клинику профессора Нечаева в Химках, «Утренняя заря» называется, хорошая клиника. Там вообще наркоманов лечат…

— Деньги он уже передал вам к тому времени?

— Часть. Остальные обещал отдать, когда выйдет Богданович.

— И что, отдал?

— Отдал. Не сразу, правда. Я даже подумать успела, что они меня обманули — чуть с ума не сошла. Но как-то в Москве случайно встретила Богдановича и увидела, что он на свободе. Сказала об этом Эльзе. Она поехала к этому Рознеру, стала угрожать, что разоблачит всех, мол, это не Протопопов, а они с Леонтием заставили меня дать показания, опоили чем-то в клинике… В общем, приехала она с деньгами. Купили мы квартиру трехкомнатную…

— Там теперь живет ваша сестра?

— Да… а теперь ее алкаш не работает, второй ребенок у них растет, вот она и решила еще поиграть с Богдановичами. Только ему не решилась звонить, стала ее пугать…

Она замолчала, Викентий подумал даже, что уснула — сидела с закрытыми глазами, не шевелясь и не дыша.

— Понимаете, Люсьена Владиславовна, какая цепочка получается, — прикурив новую сигарету, осторожно заговорил он. — Вы дали ложные показания. Преступник выпущен на свободу раньше положенного срока. Следователь Протопопов Юрий Федорович понижен в должности и звании. Ваша сестра звонила Кире Михайловне, в общем, не виновной в преступных деяниях мужа, женщине… И если мне не удастся доказать, что это было убийство — есть такие подозрения, — то действия вашей сестры могут быть расценены по статье сто семь УК «Доведение до самоубийства». Правомочность определит суд, конечно…

Она повернула к нему голову:

— И что… что мне теперь будет?

— Вам? Не знаю. Напишите все, как было. Все, о чем вы мне рассказали. Я частный детектив, вы можете отказаться, но поймите, это не в ваших интересах. Вы оговорили человека, получили за это взятку в особо крупных размерах, может быть, суд учтет, что вы пострадавшая, учтет ваше состояние — материальное и психическое…

— Ничего я писать не буду! — неожиданно твердым голосом заявила Воронова, она поняла наконец, к чему он ведет. — Ничего не буду! Вы из меня выташили показания!..

Решетников вздохнул, выключил магнитофон и, демонстративно вынув кассету, спрятал в карман.

— Ну что же, — сказал спокойно, — тогда придется не суду учитывать ваше состояние, а судебно-психиатрической экспертизе доказывать вашу вменяемость. Лично меня интересуете не вы, а Рознер, Донец и Шорников.

— Этих я не знаю! — заверила Воронова и взялась за ручку дверцы. — Вы обманули меня! Я вам не верю, вы хотите…

— Что?.. Что я хочу, Люсьена Вячеславовна? — с полуулыбкой посмотрел ей в глаза Решетников. — Ну, договаривайте! Изнасиловать вас, да?.. А вы порвите на себе одежду и скажите, что я хотел вас изнасиловать. Это же ваш метод. Вы так поступили с Богдановичем в восемьдесят седьмом году, разве нет?

— Нет! — не на шутку испугалась она. — Нет, как вы смеете так!.. Он пригласил меня к себе… к себе в квартиру… Пригласил, напился, а потом… потом стал меня раздевать. Я не хотела, я понимала, что он не женится на мне никогда, мне тогда только восемнадцать лет исполнилось. Я стала сопротивляться, но он озверел… Он вообще фашист, понимаете? Грязный фашист, садист!.. Для него человек, тем более женщина — ничто! Ничто!.. Он озверел и стал меня избивать. Потом достал пистолет, всунул мне в рот и… и…