Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Господи, кто ко мне зашел! Да я теперь вывеску повешу, что у меня сама Степанова фотографировалась! Марина Ивановна, какой снимочек будем делать? Официальный или портрет?

Женщина несколько смутилась:

— Да нам бы просто сфотографироваться вдвоем. Давно не виделись и вот встретились…

Фотограф дважды щелкнул ее с полковником и дважды с ребятами-охранниками. Степанова спросила:

— Сколько я вам должна?

Мужчина замахал руками:

— И думать забудьте! Чтобы я у вас деньги взял? Боже меня упаси! Считайте, что это крошечная дань уважения. Фотографии я вам могу через полчаса сделать, если желаете. Присядьте и подождите. Вот журнальчики. Могу кофе предложить, правда не очень хороший. Обычный, растворимый…

Степанова кивнула:

— Как раз то, что надо!

Оленин возразил:

— Марина, тебе же нельзя кофе. Я сам слышал, как врач говорил.

Она взмолилась:

— Игорь, забудь на время о врачах! Могу я себе позволить чашечку кофе хоть раз в месяц? Надоели мне эти врачебные заповеди до смерти. То нельзя, это нельзя, умереть и не жить! Хоть ты о них не напоминай!

Силаев получил письмо от Сабиева только через два месяца. Почта шла слишком долго. Клим уже перестал надеяться на ответ. Солдат, привезший корреспонденцию, догнал его, когда офицер направлялся проверить, как идет разгрузка дров. Все в части знали, что полковник знаком с Мариной Степановой. Парень бежал за ним бегом с криком:

— Товарищ полковник, товарищ полковник! Вам письмо с Москвы!

Костя резко обернулся и протянул руку. Конверт был помят, в пятнах и кое-где надорван. Совершенно не знакомый почерк заставил Силаева насторожиться. Он повертел послание в руках, не понимая, кто ему написал. Еще раз прочитал собственную фамилию и имя. На месте обратного адреса значилось «Москва. С.К.». Полковник надорвал конверт и вытащил листок бумаги, исписанный мелким, убористым почерком. Солдат пошел назад, но время от времени оборачивался. Всегда хмурый полковник выглядел необычно.

Первые же строки заставили Силаева занервничать. Руки затряслись. Костя бросился в пустую казарму, чтоб никто не видел его боли. Торопливо прочитал, потом еще раз и еще. Обхватил голову руками и простонал:

— Почти три недели ждать, когда очнется и не дождаться, когда заговорит! Дурак, как есть дурак! Спасибо, Клим, вправил мозги. Все наперекосяк! Что же делать-то теперь? Отпуск не скоро и дел по горло…

Он выскочил из казармы и бросился к офицерской казарме. В одноэтажном общежитии жили семейные офицеры, там мест не было. Какое-то время прибывшие офицеры жили вместе с солдатами, а потом было решено одну из пустующих солдатских казарм приспособить под жилье для них. Разгородили фанерой и досками на комнатушки и жили, постепенно налаживая быт. Чтоб было не так похоже на сарай, кое-кто поклеил обои или покрасил стены зеленой краской. Были и такие, кто оклеил фанеру плакатами с полуголыми девицами и пейзажами. Дверей пока не было, их заменяли куски брезента. И все же у каждого теперь имелась собственная комнатушка, куда можно было прийти вечером и отдохнуть.

Силаев нырнул в свою каморку, полностью забыв про разгрузку и службу. Усевшись на кровать, придвинул поближе серую солдатскую тумбочку. Вытащил обычную школьную тетрадь и принялся писать письмо Марине. Он написал все, как есть. Написал о своем отчаянии и раскаянии. Закончив, облегченно вздохнул. С измученной души словно камень упал. Заклеил конверт, написал адрес. Вышел на улицу, решительно направился к штабу, чтоб отдать письмо дежурному. Утром письма забирал почтальон, штамповал и увозил на главпочтамп маленького районного городка.

Марина вернулась к работе в середине марта. Снова вела прием посетителей и участвовала в совещаниях и съездах. Все больше она чувствовала себя лишней среди этих отожравшихся котов, называемых депутатами. Первое же появление на совещании показало ей, как они ее «ждали». Лица откровенно скривились. Кое-кто надеялся, что после инфаркта женщина станет более покладистой, но на первом же совещании их мечты развеялись.

Степанова снова подняла вопрос о запрете ваххабизма и сект на территории России, потребовала устроить проверку всех мусульманских школ. Снова заговорила о живущих в нечеловеческих условиях военных, выведенных из Чечни. Осмелевшие за время ее отсутствия депутаты решительно отклонили все ее требования и снова принялись обсуждать вопрос о налогах.

В тот день на совещании присутствовали представители телевидения и в дальнейшем многие каналы не по одному разу повторяли то, что произошло дальше. Марина решительно поднялась на сцену. Преспокойно отодвинув болтавшего депутата в сторону: