Любовь Рябикина - У каждого свой путь

— Товарищ генерал-полковник, увезли бы вы его отсюда от греха подальше. Соблазн велик! Мы же все видели, как Марина здесь лежала почти бездыханная по вине этого типа.

Силаев ответил сам:

— Все верно, мужики. И говорить так вы имеете полное право. Я сам себе противен… Вы знаете, что такое ревность? Не хорошее чувство. Я сошел с ума, увидев Маринку на фотографии в объятиях генерала. Понимаю, что должен был дождаться и получить ответ, но глаза, как у быка, кровью заволокло. Рванул без оглядки, чувствуя себя оскорбленным. Моя тетка ночью сказала мне, что я не умею любить, раз сразу поверил. Может и так… Только дороже ее у меня нет. Приехал, чтобы быть с ней, пока не очнется. И уйду, когда она придет в себя.

Спецназовцы молчали. Силаев прошел в спальню Марины и быстро переоделся. Вышел в коридор и тихо сказал:

— Вы можете отдыхать. Я не отойду от нее.

Прошло две недели. Костя осунулся и почернел за эти дни. Если бы не медсестры, он бы не вспомнил о еде. Вернувшийся Андриевич, увидев измученное, полное отчаяния лицо, даже ругаться не стал, хотя до этого был убежден, что дело кончится дракой. Мало того он сам уговаривал его съездить отдохнуть, но Силаев отказывался наотрез. Спал, уткнувшись головой в руку Марины, таким образом готовый в любой миг почувствовать шевеление, но она продолжала лежать трупом. Каждый день ставили капельницы. Женщина худела на глазах. Глаза ввалились. Кожа бледнела все больше, становясь голубоватой. Через день приезжали Шергуны. Зоя тихонько плакала, а Олег уговаривал ее успокоиться. Твердил о том, что ей вредно волноваться. С Костей он практически не говорил и в первый же день резко сказал:

— Я никогда тебя не прощу за нее. Не смогу. Она выдирала меня из отчаяния всеми средствами, а ты бросил ее в отчаянии. Бросил, когда был так нужен!

Зоя, понимая, что полковнику очень плохо, все же нашла для него теплые слова. Мягко сказала:

— Костя, вы себя изнутри уже загрызли. Посмотрите, на кого вы стали похожи? Не стоит так отчаиваться. Увидев вас в таком виде, Марине станет еще хуже. Она выживет, вот увидите.

Посреди второй недели приехал Иван Николаевич Ушаков. Он долго стоял у постели дочери, глядя в незнакомое лицо. Поглядел на застывшего у постели Костю. Подхватил Силаева под руку и чуть не силой поволок в столовую. Заставил поесть. По обоюдному сговору, мужики ни слова не сказали отцу Марины о том, из-за чего она впала в кому. Все они заметили, что Силаев и так страшно раскаивается в бегстве. Иван Николаевич пробыл три дня, а потом уехал по настоянию генерала. Евгений Владиславович дал ему твердое слово сообщать правду о состоянии дочери ежедневно.

На третьей неделе в палату зашел врач. Он был мрачен:

— Константин Андреевич, ждать бесполезно. Вы сами едва держитесь на ногах. Едьте отдыхать. Мы сделали томограмму мозга. Все без изменений. Образно говоря, она балансирует между тем и этим светом. Мы ничего не можем сделать. Эта область мало изучена.

Силаев твердо отказался куда-либо ехать. Каждую ночь он вспоминал, как скользили по его груди руки Марины, как ласково она целовала его, как светились в полумраке ее глаза. Костя плакал, просил прощения и молился. В конце третьей недели молитва выразилась в слова:

— Господи, если ты есть, верни ее! Если не мне, то хотя бы ее детям. Пусть она будет счастлива, пусть отшвырнет и забудет меня, но я должен знать, что она жива! Господи, помоги…

Часов около четырех утра, измучившись окончательно, он уткнулся мокрым от слез лицом в ее ладонь и заснул, часто вздрагивая всем телом. Силы Кости были на пределе. Где-то через час почувствовал сквозь сон, как пальцы дрогнули и отросший ноготь царапнул его по коже. Он вскочил. Глаза Марины были закрыты, но голова оказалась повернута в другую сторону. Полковник выскочил в коридор и несмотря на ранний час, дико закричал:

— Доктора! Марина в себя приходит!

Дежурный врач вызвал по телефону практически всех коллег. Костю силой выпроводили из палаты. Больше в палату его не пустили, мотивируя тем, что с ней может случиться новый шок. Он потерянно бродил по коридору, чувствуя на щеке ее холодные пальцы. Часов около восьми в коридор выскочила медсестра и по секрету шепнула Силаеву:

— Марина Ивановна глаза открыла, но так ослабела, даже вслух говорить не может. Шепчет.

Костя вспомнил о мужиках и позвонил им. Трубку взял Вацлав. Костя сквозь слезы пробормотал:

— Марина глаза открыла…

Услышал вскрик Андриевича, а затем его безумный вопль: