Любовь Рябикина - У каждого свой путь

На улице было еще темно. Предрассветная синева окутывала лес. Заиндевевшие ветви свисали вниз сказочной бахромой. Месяц еще не успел исчезнуть и несколькими яркими звездами подмигивал женщине с высоты. Щеки уже через сотню метров начало покалывать: мороз был не слабым. Снег хрустел под ногами и копытами. Морда лошади вскоре заиндевела. Юлька заснула через пять минут после выезда из дома.

Она оставила дочь и лошадь в деревне. Каурого распрягла и завела в сарай, не снимая попоны, чтобы уставшая коняжка не простыла. Через час Иван Николаевич напоил лошадь теплым пойлом. Степанова спокойно добралась до города на автобусе. Зашла в автостанцию и принялась ждать нужного автобуса. Он вскоре появился на станции.

Через заснеженное окно “Икаруса” Марина заметила старого друга. Юрий поздоровел и поправился. Он был одет в темно-синюю куртку с капюшоном, джинсы и шапку из норки. Его жена оказалась худенькой блондиночкой в сером пальто с большим песцовым воротником и такую же шапку, из-под которой выглядывали коротко остриженные волосы и огромные светло-карие глаза, выглядевшие удивленными. Из автобуса Юрка выбрался с девочкой на одной руке и сумкой в другой. Он тут же бросил поклажу. То, что на руках у него ребенок, ничуть не помешало ему обхватить Маринку за плечи и крепко прижать к себе:

— Здравствуй, Искандер! — Обернулся к остановившейся рядом жене, державшей за руку старшую дочь: — Вот она, моя спасительница! Знакомьтесь! А это Лена, жена. Наша гвардия Маринка и Сашка.

Марина разрыдалась, глядя на его детей. Лозовой, смущенно поглядывая на жену, неловко принялся утешать:

— Марин, ты чего? В Афгане не ревела, а тут на тебе! Я Лене рассказывал, какая ты сильная, а ты…

Жена оттолкнула его в сторону и обняла Марину. Посмотрела с укоризной на мужа:

— Дурак ты! Женщина и на слабость право имеет.

Через пятнадцать минут сели в автобус и отправились в деревню. Степанова рассказала по дороге новости:

— Собиновы сейчас на Урале служат. Петру Леонидовичу два года осталось. Варнавин сейчас в Москве, где-то в Генштабе обитает. Тут письмо прислал, пишет, что тоже еще пару лет и на пенсию уйдет. Жалуется на здоровье. Где Павел Малых, не знаю. Надо бы у Шурановых поинтересоваться…

Вышли на остановке и всей компанией направились к Ушаковым. Елена Константиновна и Иван Николаевич уже накрыли для гостей стол. Чета Лозовых ничего не знала о том, что у Марины появилась дочь. Она ни единым словом не обмолвилась об этом по дороге, решив удивить Лозового. Юрий считал, что она просто уволилась из армии, даже о ее коротком замужестве он не знал. Когда они с женой раздевались, из комнаты, держась за руку Саши, вышла розовощекая толстушка с сумрачными серыми глазами и потребовала у Марины:

— Мама, Юля домой коцет!

Он был сражен наповал. Присел, разглядывая чудо в серой юбочке и спросил:

— Эт-т-то еще что за явление?!.

Девочка строго уставилась на него и вполне внятно ответила:

— Я Юля Горцякова, а не ивление.

Обошла, направляясь к матери и не отпуская руку братишки, пока не подошла вплотную. Марина подхватила ее на руки и пояснила:

— Врачи ошиблись. Я была замужем полгода, но мой муж умер от сердечного приступа. Ты его знал, Юра. Это полковник Горчаков. Я была его законной женой. Мы расписались в советском посольстве в Кабуле после последнего моего задания. Юля родилась, когда Лени уже не было. Если бы родился мальчик, назвала бы Юркой…

Лозовой потрясенно молчал. Потом сказал тихо:

— И мне ни слова… Эх, Маринка! Все в себе носишь! Нельзя так! Друзья на то и даны, чтоб поддерживать. Спасибо, что хоть об Олеге рассказала…

Повернулся в сторону мальчика и, как взрослому, протянул руку:

— Ну, здравствуй, Александр Александрович! Тебя я совсем маленьким видел, а теперь ты вон уже какой большой стал. Слышал, что ты маме хорошо помогаешь. Молодец! Так держать!

Ушаковы, по настоянию Марины, тоже отправились встречать Новый Год к ней на кордон. Набили сани сумками с продуктами, усадили детей, Елену Константиновну и Лену Лозовую. Лошадью уверенно правил Саша Степанов. Юрий, Иван Николаевич и Марина шли следом за санями, переговариваясь вполголоса. Дорога была ровная, мороз к вечеру немного спал и идти было даже приятно. Лозовой тихо спросил:

— Сашка у тебя знает, что он тебе не родной?

— Знает. Отец в три года рассказал ему и как ни странно, ребенок понял. Он любит нас, мы его. Считает родным отцом Сашу, я показала ему фотографии. Конечно, врать не стоило, но и рассказывать настоящую правду я не собираюсь. Слишком горько все это и слишком страшно.