— Что вы хотите от Драбека? — осторожно поинтересовалась официантка.
Пэгги вынула радужную бумажку в пятьдесят евро и положила на стол.
— Местный колорит, — тихонько произнесла она.
— Was? 40 40 Что? (нем.)
— скривилась немка.
— Только поговорить, — пояснила Пэгги.
Официантка смерила их долгим оценивающим взглядом и, развернувшись, направилась в бар. Подошла к человеку, ссутулившемуся за стойкой, и шепнула ему на ухо пару слов. Толстяк повернул голову и через плечо посмотрел на Пэгги и Холлидея. Девушка подняла купюру и легонько помахала ею.
Седовласый неспешно взял кружку и плавно пересек зал. Японская семья опасливо притихла, косясь на него. Достигнув стола, где сидели американцы, он хорошенько приложился к пиву и замер, не отрывая мутного взгляда от денег, зажатых в пальцах Пэгги.
— Ja? 41 41 Да? (нем.)
— хриплым голосом, выдающим многолетнее пристрастие к выпивке, поинтересовался толстяк.
— Sprechen Sie Englisch? 42 42 Говорите ли вы по-английски? (нем.)
— Конечно… Само собой, — заплетающимся языком проговорил старик. Потом фыркнул, будто вспомнил что-то смешное. — И не только по-английски. Еще могу по-русски. Совсем немного. А еще чуть-чуть по-итальянски…
— Почему бы вам не присесть, герр Драбек? — предложил Холлидей.
— Герром Драбеком был мой Scheisskopf 43 43 Немецкое ругательство. Scheiss — дерьмо; kopf — голова.
отец, школьный учитель rotznasigen 44 44 Сопливых (нем.).
детишек. Зовите меня просто — Руди, — пропитым голосом произнес немец. — Меня так все зовут.
Он пожал плечами и уселся.
Холлидей внимательно взглянул на него. Невысокий и очень плотный мужчина преклонного возраста. Борода клочковатая и пегая — клок седой, клок черный. Давно немытые волосы, сквозь которые просвечивает розовое темя. Лицо круглое с обрюзгшими морщинистыми щеками. Водянисто-голубые глаза спрятались за очками в толстой пластмассовой оправе. Круглый нос, о каких говорят — «картошкой», покрыт сеточкой лопнувших сосудов, что вместе с багровым цветом лица говорит о плохом здоровье.
«Скорее всего, давление скачет», — подумал Джон.
Одевался Руди в допотопный коричневый костюм — помятый и потертый, лоснящийся на локтях и около карманов. Рубашка когда-то была белой, но после сотен стирок посерела, воротник безвозвратно утратил форму. Вдобавок от немца за милю разило пивом и жареным луком.
На глазок Холлидей прикинул возраст Руди — около восьмидесяти лет. Значит, во время войны ему было не больше двадцати.
Снова подошла официантка и поставил перед Пэгги и подполковником высокие «пильзнеровские» бокалы.
— Принесите и ему, — кивнула журналистка на старика.
— Nein! — покачал головой толстяк, переглянувшись с официанткой. — Kulmbacher Eisbock. 45 45 Сорт пива.
Ein Masskrug, 46 46 В Баварии — большая кружка, емкостью 1 литр.
пожалуйста, und ein Betonbuddel Steinhager.
— Прошу прощения? — Пэгги повернулась к немке. Ее знание языка исчерпывалось вызубренным в начальной школе: «Sprechen Sie Englisch?»
— Ein Masskrug — то, что вы называете литром. Так у нас меряют пиво. A Betonbuddel Steinhager — своего рода джин. Он хочет получить целую бутылку.
— Целую бутылку?
— Да. Так он говорит.
— Und ein Strammer Max, 47 47 И один «Штраммер Макс» (нем.).
— добавил Руди, невинно моргая.
— Что?
— Он заказывает бутерброд, — пояснила официантка. — Большой такой бутерброд с ветчиной, яичницей и помидорами.
Пэгги уставилась на старика. Он хитро улыбался, показывая неровные желтые зубы.
— Хорошо, — кивнула девушка. — Несите все, что он просит.
Тем временем Руди недвусмысленно посмотрел на пятьдесят евро. Пэгги подвинула деньги ближе к нему. Старик быстро схватил купюру и сунул в карман пиджака. Потом допил пиво и, отодвинув кружку, замер, сложив руки на столе. Его пальцы казались непропорционально длинными и тонкими для такого тучного тела. Вздувшиеся старческие вены извивались под кожей словно черви, а желтые ногти с грязными ободками выглядели очень неопрятно.
— Да, руки у меня старые, — сказал Руди.
Пэгги промолчала.
— Очень старые, — повторил немец.
— С такими пальцами вы легко могли бы играть на фортепиано, — заметил Холлидей.
— На скрипке, — поправил его Драбек. — Когда-то я играл на скрипке. В Вене. Очень давно. Wiener Symphoniker. 48 48 Венская симфония (нем.).
— Вы были скрипачом? — спросила журналистка, стараясь понять, к чему он клонит.
— Да. Когда был подростком. Совсем мальчишкой. Universitat fur Musik und darstellende Kunst Wien. 49 49 Венский университет музыки и изобразительного искусства (нем.).
Музыкальная школа в Вене, вы меня понимаете? У меня было любимое занятие. Я готовился сыграть с симфоническим оркестром… А потом настал Аншлюс. 50 50 Аншлюс — идея объединения Австрии с Германией.
В те годы мы все были нацистами — нравится вам это или нет. Это было сильнее нас.
Читать дальше