Пол Кристофер - Меч тамплиеров

Среди фотографий подполковник не заметил ни единого классического семейного портрета, так распространенного среди добропорядочных бюргеров. Никаких жен, никаких детей. Лишь на одном снимке, где Аксель Келлерман стоял в охотничьем костюме с дробовиком в руках и породистым крапчатым курцхааром у ноги, на заднем фоне виднелся дом. Тот самый, где размещалась музейная экспозиция.

— Он предпочел вычеркнуть отца из семейной истории… — мрачно прокомментировал Холлидей.

— Ну, если Шварценеггер старается не вспоминать о нацистском прошлом отца, то почему Акселю Келлерману это запрещено? — ответила Пэгги.

Они покинули экспозиционный зал и по широкой, плавно изгибающейся лестнице поднялись на второй этаж.

— Что-то мне не верится… — рассуждал Холлидей, складывая брошюру и засовывая ее в карман пиджака. — Я много читал о Келлермане в сети. Мне казалось, что отец для него — все. Он — воплощение всех его политических убеждений, всех идеалов, устремлений… Я ожидал, что этот музей будет едва ли не святыней Лютца Келлермана.

— Мне Аксель считает: нельзя совмещать устремления нациста и ежедневную кропотливую работу по снабжению фермеров сельскохозяйственной техникой, — заметила Пэгги, когда они вышли на солнечный свет. — По всей видимости, это все та же широко разрекламированная немецкая практичность.

Они направились к автомобильной стоянке.

— А я все равно не верю. — Холлидей покачал головой. — Мне кажется, это прикрытие. Весь этот музей — не более чем театр. Имение — декорация, а экспонаты — театральный реквизит. Мы не увидели настоящего Акселя Келлермана. Где-то у него есть логово, и именно там он — настоящий. Готов дать руку на отсечение.

— Ну и где же оно может быть?

Холлидей пожал плечами и открыл дверцу автомобиля.

— Ума не приложу, — вздохнул он.

Усевшись в «пежо», Пэгги заглянула в зеркало заднего вида, поправила прическу.

— Кажется, — сказала она, — пришла пора и мне показать свои навыки.

Бар «Гасштаттская медведица» представлял собой образец старомодного ратскеллера, как в Германии называли винные погребки. Он располагался в старом здании неподалеку от железнодорожной станции Фридрихсхафен всего в одном квартале от набережной. Пэгги разыскала его, поболтав немного с пожилым портье в гостинице и мрачным носильщиком на вокзале.

Похожий на пещеру, слабоосвещенный зал был оформлен в средневековом стиле. Деревянные потемневшие панели на стенах, головы диких зверей: клыкастые вепри и олени с раскидистыми рогами, парочка длиннобородых горных козлов с закрученными рогами и огромная, покрытая пылью, с оскаленной пастью бурая медведица, которая и дала название заведению. Холлидей усмехнулся — он бы тоже разозлился, вздумай кто-то разместить его голову в подвальном баре. Здесь пахло пивом, тушеной капустой и поджаренными колбасками.

Они вошли в ратскеллер около полудня. Зал пустовал, только семейство японских туристов расположилось за столиком у самого входа. Туристы, весело щебеча, поглощали жареный картофель и баварские колбаски, время от времени мигая вспышками фотоаппаратов — должно быть, никак не могли прийти в себя после экскурсии. Да за стойкой бара, почти скрывшись в тени, примостился полный беловолосый человек, сжимая в ладонях пивную кружку.

— Просто замечательное место, — покачал головой Холлидей, усаживаясь на тяжелый табурет. — Умеете вы, Пэг, их выбирать!

— Помотайтесь вокруг света столько, сколько мотаюсь я! И тогда вы узнаете, что проще всего найти информатора — бандита, наркодилера или проститутку — в какой-нибудь забегаловке поближе к вокзалу. Там постоянно толкутся старикашки, которые весь день пьют пиво и чешут языками. От Танбридж-Уэллса до Тимбукту. И Фридрихсхафен — не исключение…

— В Тимбукту есть вокзал? — съязвил Холлидей.

— Ну, вы же понимаете, о чем я, — вздохнула Пэгги. — Если хотите узнать что-то новенькое о нашем друге Келлермане, лучшего места все равно не найти.

Официантка с обесцвеченными волосами, напоминавшими паклю, одетая в деревенское платье, вышла из кухни и, наметанным глазом определив в Пэгги и Холлидее американцев, обратилась к ним по-английски.

— Чем могу вам помочь? Еда, пиво? — вежливо осведомилась она.

— Два «Августина Брау», 39 39 Сорт немецкого пива. — ответила журналистка.

— Еще что-нибудь?

— Да. Поговорить с Рудольфом Драбеком.

Именно это имя назвал носильщик с железнодорожного вокзала.