Кирилл Казанцев - Последняя капля терпения

Охранник всмотрелся в лобовое стекло мусоровоза, узнал нового смотрителя псарни, но лицо его дружелюбнее от этого не стало – наоборот, сделалось еще подозрительнее. Он поднес рацию ко рту и стал негромко вызывать начальника охраны.

«Гелендваген» в отдалении сдал назад, развернулся, вырулил на шоссе и скрылся за лесопосадкой.

– Ну, вот и все, – промолвил Ларин, неспеша открыл дверцу.

Демонстративно держа автомат в вытянутой руке, он спрыгнул на землю, отщелкнул рожок, бросил его под ноги напряженно выжидавшему охраннику, затем дернул затвор. Из патронника вылетел патрон. Бережно положив автомат на землю, Ларин переступил его и, приподняв перед собой руки, шагнул к охраннику.

– Узнал меня? – хрипя пересохшим горлом, спросил он.

– Допустим, – предположил охранник. – Но это ничего не значит, – он покосился на простреленное колесо мусоровоза, на автомат, лежавший на асфальте.

Овчарка уже успокоилась, больше не лаяла, она чинно села и смотрела на Андрея.

– Мне нужно срочно поговорить с Глотовым или, на худой конец, с начальником охраны. Важная информация и очень срочная.

Прозвучало безапелляционно. Но охрану поместья трудно было чем-либо пронять.

– Пошли.

Ларин, не споря, заложил руки за спину и двинулся в калитку, охранник пошел за ним.

– Доложи о случившемся, – напомнил Андрей. – Боюсь, если доложишь слишком поздно, тебе туго придется.

– Напарник доложит – он видел то же самое, что и я.

Овчарка дружелюбно подалась к Андрею, но охранник оттащил ее за поводок.

Дорога оказалась недолгой. Бывшего опера привели к боковому крылу дворца. В цоколе здания открылась невысокая старинная дверца. Узким гулким коридором его привели в какое-то небольшое помещение, служившее прежним хозяевам, возможно, винным подвалом, возможно, складом солений. В сводчатом потолке имелось маленькое зарешеченное окошечко без стекла. Через него был виден только лоскуток ярко-синего неба.

– Побудешь пока здесь, – охранник не стал ничего больше объяснять и закрыл за собой дверь, провернул в скрипучем замке ключ.

Шаги понемногу затихали. Ларин осмотрелся более внимательно. Теперь помещение уже казалось ему тюремной камерой. Крепкая, сбитая из брусьев дверца, усиленная перекрещивающимися металлическими полосами, голые стены, из всей мебели широкая, из оструганных досок лавка.

– Даже электрической розетки здесь нет, – пробурчал Ларин. – И кто мне теперь скажет, сколько времени меня тут продержат? Что со мной собираются делать? Поняла ли Маша, что от нее требуется?

Утешало одно: несмотря на всю странность появления Ларина, отнеслись к нему по-человечески, даже обыскивать не стали и мобильник не забирали. Правда, позвонить с него он не мог – в полуподвальном помещении, под толстыми сводами не было связи.

В цокольном этаже старинного дворца воздух полнился сыростью, прохладой и звуками, казалось, копившимися здесь последние три столетия. А теперь, когда появился человек, они вновь ожили. Где-то мерно капала вода. Что-то потрескивало в стенах. Пронзительно-голубое небо по ту сторону зарешеченного окошечка превратилось в серый, слабо подсвеченный лоскуток. Ларин лежал на узкой жесткой деревянной лавке и в сгустившейся темноте не мог уже следить за причудливыми трещинами, разошедшимися по старой штукатурке. А ведь это было единственное его занятие за последние несколько часов. Никто не спешил прийти к нему, никому вроде не было до него дела. Хотя логика подсказывала, что это не так.

Где-то наверху раздавался приглушенный женский смех, долетал от псарни далекий собачий лай, иногда волнами наплывала тихая музыка. Привычный мир оставался существовать за толстыми стенами. А тут, в цокольном этаже, время остановилось. Неизвестность всегда напрягает, заставляет размышлять, выполняет работу следователя. Именно поэтому подозреваемых в преступлениях и помещают в камеры, отрезают от внешнего мира. Все свободное время заключенные ведут внутренний диалог, представляя себя одновременно и на своем месте, и на месте следователя. Задают себе каверзные вопросы и сами же придумывают на них хитроумные ответы. Такие, чтобы в них можно было поверить и чтобы они скрывали правду. А через какое-то время... психика человека ломается. Люди уже готовы к разговору со следователем, готовы открыть часть, чтобы утаить главное. Вот тут-то их профессионально и дожимают, выдавливая сухой остаток – правду.