Андрей Константинов - Ультиматум губернатору Петербурга

Они нашли тротил и решили, что обезоружили его. Э, нет, господа товарищи! Как там пел этот вертухай по телефону? Вы, дескать, одинокий, больной человек. Приходите к нам… Ну-ну, ждите. Приду. Когда я приду, поймете, кто больной, а кто нет. Как он там пел? Мину на Расстанной, сорок мы обезвредили… На Гражданке тоже. Твари! Это Финт сдал, больше некому. Достать бы козла, взять за глотку. Только он знал адреса. И сдал. И заряд на Расстанной, сорок, и на Карпинского, десять.

Стоп! Стоп… Адрес на Карпинского чекист не сказал. Ну-ка, Семен, вспоминай, что он сказал… так-так… Он сказал… На Гражданке. Вот как он сказал: на Гражданке! Ни номер дома, ни название улицы он даже не упомянул. Почему? Они ведь любят блеснуть своей осведомленностью, любят… Так почему? Чекист даже про то, что они засекли звонок, влепил в открытую. Вы же, говорит, с Московского вокзала звоните. А адресок второго заряда не сказал… на Гражданке… Они не знают! Финт не сдал заряд на Карпинского. Не сдал. Иначе чекист обязательно бы сказал. У них вся тактика была на этом построена: показать, что они знают все! Шестьдесят кило взрывчатки в Первомайском, заряд на Расстанной, сорок и… на Гражданке. Они не знают!

От этой мысли Терминатора бросило в жар.

Ружья лежали на месте. Точно так, как он их оставил, под упавшей осиной, присыпанные желтыми и красными листьями. Птица вытащил оба ружья, тщательно обтер запотевшие стволы серым халатом, прихваченным из дома Солодова. Снял с приклада налипшие хвоинки, мокрый осиновый лист.

Туман плыл по лесу. Сидя на поваленном стволе, Птица, в нарушение всех правил, закурил. Времени не было, скоро рассветет, но он сидел и курил. Он попытался вспомнить время восхода солнца во второй половине октября. Где-нибудь восемь пятнадцать — восемь тридцать. Посмотрел на часы. Да, идти по улицам Сестрорецка придется почти по свету. С подозрительным свертком… Любой патруль обратит на него внимание. Птица затушил сигарету и опустил окурок в карман. Усмехнулся: глупо. Потом тщательно завернул оба ружья в халат, перевязал рукава. С Богом, морпех. Повезет — проскочишь. Нет… значит, нет.

По ковру из листьев он пошел обратно. Желто-красная ковровая дорожка, проплешины серого мха ложились под ноги. Слоился туман… Предрассветная дорога в Ад была сказочно красива. В конце ее Птицу ждал подвал панельной пятиэтажки на Гражданке.

Розыск оставшихся на свободе террористов Фридмана и Воробьева продолжался. Изъятие тротила еще не решало всех проблем. УФСБ работало в предельном режиме, вероятность совершения Терминатором какого-нибудь безумного шага отчаяния была весьма высока. В засаде на улице Карпинского каждые двенадцать часов менялись шестерки бойцов «Града». Постоянно осуществлялось наружное наблюдение за Гурецким, прослушивались его телефонные разговоры. Ежедневно сотни сотрудников милиции слышали на инструктаже напоминание о действующей в городе и пригородах опасной банде.

К этому времени о Дуче и Птице следователи ФСБ знали все, что можно узнать о человеке. Были опрошены десятки людей, так или иначе пересекавшихся с Фридманом или Воробьевым на всем протяжении жизни и того, и другого. Следствие отрабатывало все вероятные и не очень вероятные модели поведения подельников. Хотя уже сейчас было ясно, что сообщниками они стали случайно. Птица оказался вовлеченным в дело не по своей воле, более того — против нее. Психологический портрет Воробьева получился с одной стороны цельный, с другой — довольно-таки противоречивый. Эксперты и следаки считали, что Птица, скорее всего, попытается отомстить Терминатору за изувеченную жену и неродившегося ребенка. В больнице постоянно находились четверо оперативников. Предполагалось, что Воробьев может навестить жену. Все четверо были безоружны, каждый из них сам являлся совершенным и мощным оружием. Они знали, насколько опасен бывший морской пехотинец из специального разведывательно-диверсионного взвода. Бывший командир Воробьева и Гурецкого в разговоре с сотрудниками ФСБ огорченно сказал:

— Жаль, Пернатый был одним из лучших. Впрочем, даже худшего из моих взять живым не очень-то легко. Я могу быть вам чем-то полезен, подполковник?

Подполковник Спиридонов вежливо поблагодарил. Ему тоже было жаль, что такие мужики, как Птица и Сохатый, оказались на другой стороне. Они могли бы быть вместе. Но взрыв на Котляковсской навсегда отделил Птицу от своих. Вслед за ним протаптывал дорожку на скамью подсудимых Сохатый. Да, сомнений в том, что Михаил Гурецкий знает о местонахождении Воробьева и готовит его переход на нелегальное положение, не было никаких. Да, его позиция в отношении друга вызывала человеческое сочувствие. Но сути дела это не меняло. Объективно действия Гурецкого, сотрудника службы безопасности совместной российско-чешской коммерческой фирмы, были преступны.