Сергей Зверев - Курс на дно

— Как наши успехи, профессор?

— Они могли бы быть более заметными, если бы у меня было нормальное оборудование. Ведь это — каменный век! Разве это микроскоп?! С его помощью можно разве что, подобно Левше, блох подковывать. «Мелкоскоп», черт бы его побрал…

— Простите, уважаемый, какие блохи, какой левша? — непонимающе нахмурился «рыбак».

— Да это так… одна русская притча о том, что блоху подковывать можно, а вот ружья кирпичом чистить нельзя, — холодно усмехнулся доктор, с какой-то чисто детской мстительностью наблюдая за старательно морщившим лоб, но, естественно, ничего не понявшим пиратом, которому слово «Левша» решительно ни о чем не говорило. — Вот, я тут набросал список дополнительного оборудования: более мощный микроскоп, центрифуга и так далее. Кроме того, я вот о чем хотел бы вам сказать… Вполне возможно, мы более уверенно двигались бы к желаемому вами результату, если бы у нас был… э-э, стимул.

— То есть? — вновь недоуменно поднял брови Фарук и тут же улыбнулся — похоже на то, что этот русский начинает еще и условия какие-то выдвигать. — А разве ваша с мисс жизнь — это плохой, недостаточный стимул? О каком же еще вы толкуете?

— Стимул — он и в Африке стимул! — раздраженно сказал Ракитин. — На высокоидейных террористов вы, уж извините, не похожи… Насколько я понимаю, вы каким-то образом — хотя не так уж и трудно предположить каким — хотите с помощью этого вируса заработать хорошие деньги. Очень хорошие, нет? А раз так, то, думаю, будет вполне справедливым отстегнуть и нам некий процент… Ведь без нас ваша задумка ровно ничего не стоит! Помогая вам, мы автоматически попадаем в разряд преступников, и вряд ли нас будет ждать на родине ласковый прием. Там никто особенно не станет разбираться и выяснять, под угрозой смерти мы на вас работали или добровольно — нас без всяких разбирательств посадят в тюрьму. А русская тюрьма — это, знаете ли… не пятизвездочный отель! И я не собираюсь туда возвращаться! А с деньгами… С деньгами мы с госпожой Северцевой вполне прилично сможем устроиться в любом тихом уголке мира.

— Полагаю, вы, уважаемый, несколько заблуждаетесь насчет истинного положения вещей и своего, скажем так, статуса… — Фарук сдержанно улыбнулся, стараясь не поворачиваться к пленникам спиной, подошел к клеткам с лабораторными мышками и крысами, некоторое время понаблюдал за их суетливой возней…

Требование русского профессора не столько развеселило «рыбака», сколько озадачило: этот умник что, всерьез не понимает, что он отнюдь не нанятый на высокооплачиваемую работу специалист, а обычный подневольный раб, жизнь которого стоит, по сути, дешевле этих белых смешных мышек? Или понимает, но просто боится заглянуть реальности в глаза и старательно обманывает себя, ставит этакий психологический блок, защиту от страха и чувства безысходности? А может быть, все еще проще: русский слегка не в своем уме, как и многие ученые, и вполне искренне считает, что работает на нас и поэтому вправе рассчитывать на солидное вознаграждение?!

Фарук вновь улыбнулся, на этот раз почти дружески и понимающе.

— Денег хотите… Сколько?

— Не много, всего лишь разумный минимум! Шесть сотен тысяч долларов. Американских. На двоих. Плюс новые паспорта. И еще… Какие вы можете дать гарантии, что не прикончите нас сразу же после того, как мы выполним все, что вам требуется?

— Гарантии? — В голосе бандита вновь явно слышались легкое недоумение и едва уловимая насмешка. — Гарантия ваших жизней, уважаемый доктор, пока одна: добросовестное выполнение всех наших требований и качественная работа! А позже — посмотрим… Мне нравится ваш деловой подход к вашей проблеме. Вижу, что пример отважного, но глупого бородача вас кое-чему научил, не так ли?

— Кажется, на Востоке говорят, что лучше быть живым шакалом, чем мертвым львом. Мне не очень нравится быть шакалом. — Горькая усмешка тронула губы Ракитина. — Но мертвым львом мне хотелось бы быть еще меньше. Мы сделаем все, что вам нужно, обещаю!

Когда за ушедшим пиратом с легким стуком захлопнулась дверь, в лаборатории на некоторое время воцарилась не очень-то приятная, напряженная тишина, а в молчании Татьяны Ракитин отчетливо чувствовал полное непонимание происходящего и некую отчужденность. Профессор прикурил очередную сигарету и, по-прежнему не говоря ни слова, дымил с небрежным видом, ожидая неизбежных вопросов помощницы. И Татьяна не заставила долго ждать, спросила делано ровным тоном: