Юлия Латынина - Саранча

— Борис? Это Нестеренко. Как у тебя со временем сегодня вечером?

— А в чем дело? — голос в трубке был насторожен и тяжел. — У тебя к кому-то претензии?

— Никаких претензий, Борис Сергеич, — заверил Сазан, — просто с тобой перетереть надо.

— Приезжай к «Былине» в шесть.

Генеральный директор частного охранного предприятия «Утес» Борис Каголов приехал в «Былину» чуть раньше Валерия — подкатывая к стоянке, Нестеренко заметил у самого входа 720-й «БМВ» с гордым номером 001; бывший кагебешник Каголов имел в правоохранительных структурах самые хорошие связи и не без основания полагал, что ездить на опасные стрелки надо на таких машинах, в которых все должно быть прекрасно: и марка, и комплектация, и номер.

А сегодняшнюю стрелку он, на всякий случай, причислял к опасным.

Услужливый гардеробщик принял у Валерия плащ, и стайка официантов сопроводила его к небольшому столику, за которым сидел генеральный директор «Утеса» и покровитель этой самой «Былины».

Директор агентства смотрел на Сазана настороженно. Настоящих конфликтов между ними никогда не было: Бог миловал. Но Нестеренко и Каголов принадлежали к двум принципиально различным формам феодальной жизни, имевшимся в Москве. Нестеренко был чистый бандит, спортсмен, который в случае не правильного, по его мнению, обращения с подконтрольной фирмой имел обыкновение вынимать из кармана ствол. Каголов был кагебешник, который в аналогичном случае имел обыкновение сдавать противника дружественным ментам. Нестеренко держал Каголова за труса, Каголов Нестеренко — за уголовника, хотя оба они были готовы признать, что ни тот, ни другой беспределом не занимались: один не стрелял без вины, другой без вины не сажал.

— Мне сказали, ты хотел меня видеть? — улыбаясь, спросил Каголов.

Он всегда улыбался. Наверное, когда в семидесятых он допрашивал диссидентов, он улыбался, как чеширский кот.

— Да. У меня убили старого приятеля Игоря Нетушкина.

Брови Каголова взлетели вверх. В цепкой памяти кагебешника словно включился автомат, перелистывающий картотеку с именами, кличками и фирмами населявших Москву друзей Нестеренко — и среди этих имен не было имени Нетушкина.

— Он не деловой, — сказал Нестеренко. — Предпоследний раз мы виделись, когда ему было четырнадцать. Он был главным технологом Тарского химико-фармацевтического комбината.

В мозгу кагебешника словно щелкнуло реле.

— «Заря», — сказал Каголов.

— Да. У них было к тебе дело.

— Липовые договоры, оставшиеся от прошлого директора. Фирма «Витязь». Мелкие петербургские бандюки. И директор… — Корзун.

— Почему его убили?

Брови Каголова взлетели вверх.

— Его убили? — изумленно сказал директор ЧОПа.

— Разве ты не знаешь? Вы же занимались этим делом.

— Мы им практически не занимались. Они пришли к нам, мы провели разведку, доложили обстоятельства и стали договариваться о цене С них просили, кажется, миллиона четыре в долларах. Мы попросили тысяч триста. Меньше было никак нельзя. Там один РУБОП петербургский взял бы половину, а нам же еще все надо было разжевать и ему в рот положить, чтобы они палку за раскрытие срубили… «Заря» посмотрела документы, директор замахал руками. «О, — говорит, — дальше мы сами справимся». Заплатил тысяч двадцать и был таков. Я, признаться, думал, что они навернулись по полной программе.

— Они не навернулись. Человека, который стоял за иском, просто шлепнули.

— Извини, Валера. Ты знаешь — я так не работаю.

— Я знаю, что ты так не работаешь. Просто остается голимый факт: есть комбинат, у которого якобы нет «крыши». И есть человек, который наехал на него и которого загасили.

Каголов задумался.

— Ну, тут возможны всякие совпадения… — задумчиво сказал он, — мы в общем-то здорово эту петербургскую контору прихватили. Они могли не знать, чго заказ снят. Шлепнули со зла своего наводчика, а комбинат случайно разминулся…

— Слишком много совпадений, — сказал Валерий, — спасибо, что пришел. Привет передавай дочке.

Яша Царьков, возглавлявший оперативную группу по поимке Павла Когута по кличке Спиридон, спешно доканчивал свой обед в небольшой пельменной напротив областного суда. Пельмени, которые он ел, были какие-то склизкие и желтоватые, скорее всего — с собачьим мясом, но до вечера никакой еды не предвиделось, и язвенник Царьков время от времени пытался посчитать, что будет лучше: не жрать пельменей и ходить весь день, сворачиваясь от боли в пустом жецудке, или пожрать и ходить, сворачиваясь от боли в полном желудке.