Юлия Латынина - Саранча

Пельмени не лезли-таки в глотку: Царьков со вздохом оставил тарелку, подошел к хмурому кассиру, одиноко маявшемуся на раздаче, и спросил:

— А кефира нет?

— Кефира нет, — ответил кассир, — кефир привезут завтра.

Хмурый кассир был двоюродным братом одного из бригадиров Спиридона и старым информатором Царькова. Фразой насчет кефира они обменивались теперь через день. Кефир оказался только один раз: и через час после того, как кефир оказался на месте, Царьков вломился в комнату, которую Спиридон покинул всего полчаса назад.

Царьков вздохнул, заплатил за иссохшую на раздаче булочку, откусил половину и так, жуя, вышел на улицу. Так как была суббота, в управление Царьков возвращаться не стал, а доехал на трамвае до автобусной станции и там дождался первого междугороднего автобуса, идущего в Москву или Ярославль через поселок городского типа Марьино.

В поселке, у бабушки, жила его дочка. Яша Царьков был женат, но два года назад, когда жена с дочкой возвращались в город на «Москвиче» тестя, машину сбил в кювет какой-то встречный джип. Джип уехал, и его так никогда и не нашли. Жена через неделю умерла в реанимации, а дочка, хотя и выжила, часто с тех пор хворала.

У нее была раздроблена нога, и пьяный врач в городской больнице не правильно наложил гипс. Косточки срослись, но Маша продолжала хромать. Царьков повез ее в Москву, и там в бесплатной больнице ей снова разбили ножку. Кости опять срослись, и опять не правильно.

Поселок Марьино располагался в двадцати километрах от Тарска, ниже по течению реки. Поселок был совсем крошечный: два десятка улиц, усаженных желтыми пятиэтажками, широкая разбитая набережная со старыми купеческими домами и полуразвалившимся причалом да черные мокрые ряды деревьев в городском парке имени Павлика Морозова. С тех пор как в поселке остановилась последняя льняная фабрика, воздух в нем стал совсем чистый, и это была, собственно, главная причина, по которой Маша жила у бабушки. Квартира Царькова в Тарске окнами выходила на «Зарю», и в этой квартире девочка кашляла и задыхалась.

Мать Царькова жила не в пятиэтажке, а в старом бревенчатом доме, поделенном на две части, с огородом, выходившим к обрывистому берегу Тары. Каждый день весной Яша вскапывал огород и осенью убирал картошку.

Когда Царьков добрался до дома, уже смеркалось. Рядом с калиткой стоял большой черный джип с тарскими номерами. В джипе виднелся скучающий силуэт водителя.

Царьков постоял несколько мгновений, потом спокойно прошел мимо джипа. За воротами слышался детский смех и довольное повизгивание собаки. Яша, пожав плечами, вошел в ворота.

Посреди двора высилась кособокая снежная баба, и вокруг этой бабы, проваливаясь в рыхлом снегу, бегал невысокий сухощавый человек в кожаной куртке и с девочкой на плечах. Девочка смеялась и взвизгивала. Сбоку, у сарая, молчаливо высились два коротко стриженных телохранителя. Человек в кожаной куртке обежал еще круг, остановился и повернулся к Царькову. Это был Семен Колунов.

Семен аккуратно ссадил девочку на землю, и она побежала к Яше с визгом:

— Папа! Папа! А мы бабу слепили!

Маша сильно хромала на левую ножку. Царьков представил себе, как молчаливые братки по приказу Колуна катают снежную бабу, и чуть заметно сжал губы.

— Пойдем прокатимся? — спросил Колунов. От него приятно пахло морозом и одеколоном.

Яша Царьков молча сел в машину. Колунов неторопливо обошел джип и сел с другой стороны.

Яша с любопытством поглядывал на Колунова: по правде говоря, они никогда не встречались, тем более вблизи. Колунова в ментовке никто не разрабатывал. Царьков никогда и не ставил себе задачи его поймать — слишком уж это было нереально. Спиридон — да. Спиридона Царьков, исхитрившись, мог ухватить за задницу. О его хозяине не стоило и думать.

— Что, покупать будешь, Семен Семеныч? Али пужать? — спросил Царьков.

Колунов, не отвечая, перегнулся к водителю.

— Катись себе потихоньку, Алеша, — сказал он.

Мощная машина легко тронулась, наматывая на колеса комья раскисшей грязи с грунтовки. Колун безразлично смотрел в окно. Джип выехал на главную улицу городка, свернул оттуда на набережную, и, проскочив мост, направился к Московскому шоссе. Поездка продолжалась минут пять.

— Останови, — негромко приказал Семен.

Они вышли из машины. Джип сгоял на смотровой площадке почти посередине поселка, на правом, обрывистом берегу Тары. С асфальтированного пятачка открывался дивный вид на вздувшуюся реку, по которой плыли крупные, пористые льдины. С левого берега снег сошел уже почти весь: плоская равнина была покрыта серенькой, высохшей за зиму травкой, далеко вдали тонули в молочном тумане очертания бездействующего льнозавода, да шумел вокруг, на правом берегу, сосновый бор.