Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

«Надо же, — подумал Максим, глянув на часы. — Управились за полтора часа».

В холле института было пусто. Максим зашел в конференц-зал. Привольчан там уже не было, но оставались Куперман, Зонц, Гусев и Панкратов. Панкратов сидел на стуле в углу и равнодушно ковырялся во рту зубочисткой. Куперман и Зонц о чем-то говорили, облокотившись о сцену. Рядом за столом, заваленным многочисленными листками, бланками договоров, бухгалтерскими ведомостями и прочим, сидел Гусев и что-то торопливо писал.

— А-а, вот и наш литератор, — радостно воскликнул Зонц, увидев Максима. — Ну что, трогаемся, а? Валентин Игоревич?

— Да-да, — сказал Гусев и принялся собирать бумаги.

— Мне бы надо поговорить с Семеном, — робко заметил Максим. — По поводу альманаха.

— Так я это и имел в виду, — сказал Зонц. — Сидите, общайтесь. А мы с Валентином Игоревичем пока пройдемся по территории лагеря. Вы не против? — повернулся он к Куперману.

— Да нет, — пожал тот плечами.

— Ну вот и отлично. А вас, Максим, будем ждать через полчаса в машине. Пошли, — мотнул головой Зонц Гусеву, и они вышли. Панкратов, кивнув Куперману на прощание, вышел следом.

— Ну а что ты, собственно, хочешь знать? — спросил Куперман, садясь на стул, где только что сидел Гусев.

— Как что?! — удивился Максим и, присев на сиденье в первом ряду, достал диктофон. — Как «Глагол» организовывался. Кто стоял у истоков. Сам подумай — из тех людей, кроме тебя, никого нет. К кому же мне еще обращаться? Авдеев умер, Файзуллин тоже, Блюменцвейг, как видишь, тоже.

Куперман поскреб щеку.

— Да как-то все просто было. Позвонил мне Авдеев. Говорит, что есть, мол, идея сделать такой альманах. Нет ли, мол, у меня желания поучаствовать. Я и дал свой рассказик. Вот и все.

Информация была настолько сухой и исчерпывающей, что Максим растерялся.

— Ну а как происходили собрания, обсуждения?

— Да, в общем, спокойно. Мы же не были подпольщиками какими-то. Хотя, конечно, понимали, что резонанс будет. По крайней мере со стороны КГБ.

Тут Куперман стал припоминать какие-то детали, но все они были скучными и для книги совершенно не годились. Максим подумал, что, кажется, придется многое додумывать. Конечно, художественность не помешает, но не в таком же количестве. К тому же Купермана все время относило к теме Привольска, лагеря, подавления свободы творчества и личности, и Максиму приходилось, образно говоря, за шкирку возвращать оратора к теме «Глагола».

После получаса невнятной беседы Максим выключил диктофон.

— Ладно, Семен. Я поднакоплю вопросов и приеду еще, если ты не возражаешь.

— Валяй, — равнодушно отозвался тот.

Они встали и пожали друг другу руки на прощание.

— Извини, Максим, — сказал Куперман, как будто смутившись. — А ты сам то этому Зонцу доверяешь?

— А что? — смутился Максим.

— Не знаю… Как то он все время улыбается странно…

— Ну что ж теперь поделать, раз он улыбчивый такой?

— Да нет… улыбается он как-то… недоверчиво, что ли… да и про Блюменцвейга как-то пренебрежительно выразился…

— Это как?

— Ну, я предложил почтить память Блюменцвейга минутой молчания, мол, погиб человек, а он как-то хмыкнул и сказал, что, мол, нечего было шляться по Павелецкому вокзалу в столь поздний час. Нет, потом-то он поправился, извинился даже, но как-то было неприятно…

Максим почувствовал, как по спине проползло что-то холодное и липкое.

— Какому вокзалу? — переспросил он.

— Что? А-а… Павелецкому.

Максим рассеянно еще раз пожал руку Куперману и вышел из зала.

Всю дорогу до КПП он снова и снова прокручивал в голове эту странную реплику Зонца по поводу Блюменцвейга. Проблема была в том, что место смерти последнего Максим и сам не знал. А стало быть, и Зонцу сообщить об этом не мог. Откуда ж такая точность? Не мог же Зонц брякнуть про Павелецкий вокзал просто так. Можно было бы, конечно, спросить у него напрямую, но почему-то не хотелось.

Покинув территорию Привольска и сев в машину, где его уже дожидались, Максим стал мучительно вспоминать все подробности его разговоров относительно смерти Блюменцвейга. Попал под поезд… дней пять назад, сказала сестра хозяйки квартиры… обои надо менять… черт! При чем тут обои? Ах, там же были полки с книгами… и что? Нет, все правильно… там была библиотека… А что с библиотекой? Библиотеку забрал двоюродный брат… Двоюродный брат… но у Блюменцвейга не было родственников!

Максим почувствовал, что по позвоночнику, перебирая своими липкими холодными лапками, снова поползло что-то неприятное до омерзения.