Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

«Этот невероясенный труд, который разум человечий сдвижил для постига прошлого нашего зелострадального Отечества, станет со временем важнонужным звеном в цепи исторических исследований». Одного этого предложения (которым, собственно, и начинался роман) было достаточно, чтобы обвинить Блюменцвейга в предательстве всех светлых идеалов диссидентства. С Яковом перестали здороваться (он был почему то этому очень рад), поносили его на каждом углу, но втайне были благодарны, поскольку он привнес (хоть и на короткое время) оживление в размеренную жизнь Привольска. Но потом и Блюменцвейг как-то отошел на второй план. Тем более что роман так и не был закончен и представлял собой несколько разрозненных главок. Казалось, Блюменцвейгу важен был лишь произведенный эффект, а не сам труд.

На кухнях по-прежнему собирались и что-то обсуждали, но все реже и реже, да и то чаще сбивались на простое распевание песен. Новых людей, как обещал Кручинин, КГБ давно перестало привозить. Да и откуда им было взяться? Нет, диссидентствующих по стране хватало, но реально творческих людей среди них было не так уж и много. Привольский химкомбинат тоже захирел, так что работали все сами на себя. Поддерживали чистоту и порядок как могли. Боролись с пьянством и тунеядством. Некоторые даже заделались дружинниками. Открылась танцплощадка. Но довольно быстро захирела, так как за ней надо было следить, ремонтировать, обустраивать, а делать это было лень. Хотели построить школу, но смысла не было — детьми никто не обзавелся (говорили, что это химкобминат виноват, вроде как он бесплодие вызывает). Каждый первый обзавелся телевизором. В кинотеатре сделали видеосалон, где крутили разные азиатские боевики и прочий киноширпотреб. Так что по большому счету живущие в Привольске-218 ничем не отличались от живущих за пределами Привольска. Точнее, с некоторым опережением, ибо персональные видеомагнитофоны появились в СССР чуть позже. Нет, некоторым из них по-прежнему казалось, что они в тюрьме, но вслух это не произносилось — все понимали разницу между обычной тюрьмой и таким вот поселением. Ученые доказали, что эволюция человека — настолько медленная штука, что это только кажется, что человек миллион лет назад был каким-то другим. На самом деле, если была бы возможность взять младенца из той далекой прачеловечьей семьи и поместить его в обычную современную семью, он бы вырос абсолютно полноценным членом нашего общества и никто бы никакой разницы не заметил. Чего уж говорить о сроках гораздо меньших, чем миллион лет. Кстати, о сроках. Когда пресловутая «пятилетка», обещанная Кручининым, стала приближаться к концу, никто о ней даже не вспомнил. Точнее, были какие-то разговоры, что, мол, последний звонок грядет, еще годика полтора, и все, но никто толком не знал, что по окончании срока надо требовать и куда идти. На всякий случай майор Кручинин объявил, что когда дело пойдет к финалу, желающие покинуть город смогут подать соответствующую апелляцию. Как ни странно, желающих не нашлось. Тут были разные причины. Одной из основных было то, что с самого начала было объявлено, что все жители Привольска-218 проходят некий испытательный срок. Но ни один из них не понимал, прошел ли лично он этот срок успешно. Ведь никаких критериев не было. С точки зрения советской идеологии все вели себя довольно безобразно, в смысле, особой лояльности режиму не проявляли. С другой стороны, это вроде не возбранялось, а даже поощрялось. Но теоретически каждого можно было бы в чем-то обвинить (это-то советская власть очень даже хорошо умела) и намотать строптивцу еще одну «пятилетку». В общем, решили с заявлениями погодить. Надо будет — отпустят.

Войдя в квартиру, Максим первым делом бросился к телефону. Набрал номер Блюменцвейга и стал мысленно молиться, чтобы там кто-то ответил. Мольбы были услышаны, и трубку подняли. Правда, сначала это был мужской голос (судя по акценту, какой-то гастарбайтер-ремонтник), а затем трубку взяла сестра хозяйки.

— Простите, — засуетился Максим. — Я как-то звонил по поводу Блюменцвейга. Вы сказали, что его документы и какие-то книги забрал его двоюродный брат.

— Да, — уверенно ответила та. — Не книги, а бумажки всякие… рукописи, что ли…

— А вы уверены, что это был его брат?

— Ну а кто бы еще так быстро явился? Мы сами только-только узнали о смерти, а этот уже у двери. Только родственник и мог узнать так быстро.

«Железная логика», — мысленно хмыкнул Максим.