Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

Зонц заразительно рассмеялся, но Максим на сей раз даже не улыбнулся.

— Спасибо, концепция примерно ясна. Тем более что она не нова. «До основания, а затем»?

— Типа того. Изучайте заветы Ильича.

— Что?

— Изучайте заветы Ильича.

— Вы о чем? — растерялся Максим.

— Долго объяснять, — усмехнулся Зонц.

— По поводу реальности — это вы зря, — продолжил Гусев. — Я вовсе не имел ничего такого уж гипотетического. Реальность — это то, что вы видите, и то, как вы ее воспринимаете. То есть сплошная субъективность. Вот вы сейчас ждете суп. И думаете, что будете есть суп и только суп. Такой вам представляется ваша реальность?

— Ну да, — растерялся Зонц.

— А реальность такова, что эта официантка плюнет вам в тарелку или еще чего хуже. И будете вы, сами того не подозревая, есть не суп, а плевок официантки.

— Типун вам на язык, товарищ Гусев, — поморщился Зонц.

— Вот вам и реальность, — рассмеялся Гусев. — Самая что ни на есть объективная.

Зонц на секунду смешался, хотел что-то возразить, но тут официантка принесла заказ и стала расставлять тарелки. Спор как-то сам собой сошел на нет. Гусев взял ломоть черного хлеба, отломил от него кусок и принялся жадно есть суп. Зонц посмотрел на свою тарелку с борщом, но прежде чем приступить, осторожно и брезгливо повозил в ней ложкой, словно искал что^о. Заметив насмешливый взгляд Максима, он криво улыбнулся и демонстративно смело зачерпнул ложкой багровую гущу.

Когда они подъехали к Привольску-218, было около пяти дня. Зонц, утомленный вождением, тут же выскочил из машины и принялся как умалишенный вертеть головой и туловищем, разминая застоявшиеся мышцы. Следом выкарабкались пассажиры. Самым помятым выглядел почему то Максим. Гусев, который после сытного обеда в кафе быстро задремал, выглядел чуть лучше — он стоял, оперевшись на машину, и заразительно зевал. Лучше всех выглядел, впрочем, Панкратов. По крайней мере на лице у него не было и тени усталости.

— Ну что? — громко сказал Зонц, подходя к остальным. — Начнем процесс мирных переговоров?

Максим почему-то подумал, что, если бы сейчас была зима, Зонц наверняка бы зачерпнул снега из сугроба и сунул бы его в рот. Потом бы встряхнул мокрой рукой, достал бы платок из кармана и вытерся. Во многих фильмах самые активные (начальники разведотрядов, партизанские командиры) перед решительными действиями любили зачерпывать снег и хрустеть им, улыбаясь во весь рот. «Кажется, я уже сам живу в другой реальности», — подумал Максим и с досадой пнул носком ботинка сухую кочку.

Затем все четверо тронулись к воротам. Там Зонц стукнул кулаком по железной двери и на всякий пожарный прикрыл ладонью лицо от возможного света прожектора. Но на сей раз ничего не щелкнуло, не вспыхнуло, не ослепило. И совсем не сверху, а скорее наоборот, откуда-то снизу раздался обычный человеческий голос:

— К Куперману?

— В общем, да, — завертел головой Зонц, пытаясь понять, откуда идет звук, и добавил загадочно-магическое «нам назначено».

Ответа не последовало, но через пару минут появился сам Куперман. Он настороженно осмотрел гостей, кивнув только Максиму.

— Здравствуйте, Семен Борисович, — начал Зонц. — Прошу любить и жаловать. Это Валентин Гусев. Он нам поможет в решении финансовых вопросов. Максима вы уже знаете. А это мой помощник. Ну, а я — Зонц Изя Аркадьевич. Курирую культурные вопросы и в частности ваш… э-э-э… Привольск.

Куперман пожал всем по очереди руки, а затем, мотнув головой, как экскурсовод, зовущий за собой туристов, нырнул в скрипучую дверь. За ним нырнули остальные. Первым Максим, затем Панкратов, Зонц и наконец Гусев. Они поднялись на КПП с молчаливыми автоматчиками и стали спускаться по ступенькам. Максиму не терпелось поскорее увидеть город — он едва ли не раньше Купермана спрыгнул на землю Привольска, но почти тут же застыл, скривив губы в глубоком разочаровании: пейзаж, который открылся ему и его спутникам, впечатлял разве что своей запредельной унылостью: кривая улица, ведущая в никуда, серо-бетонное здание НИИ, пара пятиэтажек и густые, почти в человеческий рост, заросли крапивы, тянущиеся вдоль блочного забора с колючей проволокой.

— С такой крапивой и проволоки не надо, — усмехнулся Зонц и шутливо ткнул Панкратова локтем в бок.

— Машина времени, как она есть, — хмуро кивнул Панкратов.

Что-то подобное, должно быть, испытывали западные немцы, забредшие после падения берлинской стены на территорию ГДР. А чего, спрашивается, ожидали?