Всеволод Бенигсен - ВИТЧ

Правда, в тот раз гэбисты связываться с Блюменцвейгом не стали (да и что предъявлять? разве что «тайность» общества), но на всякий пожарный отправили Якова на психиатрическое обследование. Врачи, однако, сказали, что он совершенно здоров. Поняв, что Блюменцвейг не идиот, «компетентные органы» взяли его на карандаш и с тех пор следили, не спуская глаз.

Максим вспомнил, что и ему Блюменцвейг предлагал вступить в свое общество. Как знать, как бы теперь сложилась его судьба, если бы он тогда согласился. Возможно, как-то иначе. Но как именно иначе, Максим, как ни тужился, представить не мог.

В этот момент, взвизгнув мокрыми покрышками, рядом притормозил серо-стальной джип с тонированными стеклами, и Максим облегченно выдохнул. За рулем, улыбаясь во все свои тридцать два сверкающих зуба, сидел Зонц. В прошлый раз джип был черный.

«Интересно, — подумал Максим, — сколько же у него машин?»

Он открыл дверцу и полез на заднее сиденье, ибо переднее было уже кем-то занято.

На заднем тоже, впрочем, сидел мужчина лет сорока, который тут же протянул руку и вежливо, но сухо представился:

— Панкратов Алексей.

— Помощник мой, — встрял Зонц.

— Максим, — поздоровался Максим.

У Панкратова были квадратная челюсть с раздвоенным подбородком и цепкий взгляд кастрированного бульдога. Впрочем, он не был похож ни на телохранителя, ни на криминальную шестерку — скорее просто мужчина внушительной комплекции и слегка пугающей внешности. На щеках, однако, у него были ямочки, которые резко дисгармонировали с остальными чертами лицам. Словно природа, спохватившись, что создала столь малосимпатичный экземпляр, решила в последнюю секунду компенсировать свое упущение дурацкими детскими ямочками.

— Простите, ради бога, за опоздание, Максим Леонидович, — сказал Зонц, выруливая на дорогу. — Готов искупить свою вину хорошим обедом.

Максим промычал что-то невнятное и бросил взгляд на переднее пассажирское сиденье.

Там сидел какой-то тип с рыжей шевелюрой, которая упиралась в потолок салона. Услышав мычание Максима, он обернулся и, улыбнувшись, тоже протянул руку.

— Валентин Гусев.

Одет он был элегантно и даже слегка вычурно: особенно Максиму бросился в глаза галстук-бабочка — розовый в зеленых крапинках.

— Валентин — мой советник по финансово-экономически-юридической части, — встрял Зонц. — Высококлассный специалист.

Гусев гордо тряхнул рыжей шевелюрой, но ничего не сказал. Зонц тут же заполнил возникшую паузу.

— Вас, Максим Леонидович, возможно, удивляет, что я сам веду машину?

Максима это совершенно не удивляло, но он только пожал плечами.

— Так это потому, что люблю рулить. И разруливать. Ха-ха! А когда пускаешь другого человека за руль, ты как бы доверяешь ему свою жизнь.

— Как я вам сейчас, например, — заметил Максим.

Зонц рассмеялся.

— Да, но машина-то моя.

— Тоже верно, — согласился Максим, подумав, что по большому счету с самого рождения он находился в положении человека, доверившего кому-то свою жизнь или, образно выражаясь, едущего в чьей-то машине. В советское время это были сначала родители, потом педагоги, потом власть. Затем за штурвал взялась жена, заставлявшая его ходить по всяким ОВИРам, а позже — учить иврит и искать работу в Израиле. В Америке он зависел от эмигрантской тусовки, которая давала ему работу. В новые времена он ни от кого не зависел, но это была независимость ненужного человека.

Максим подумал, что ехать в чьей то машине иной раз приятнее и надежнее, чем быть вовсе выброшенным из нее. Но где кончаются зависимость и компромисс и начинаются самоотречение и потеря своего «я», он не знал. А что если покойный Блюменцвейг был неправ насчет убогости простого человеческого покоя? Что если искусственное (от слова «искусство») будораженье жизни — бессмыслица? И не надо взваливать на себя неподъемный крест миссионера. А надо просто плыть по течению жизни, стараясь принять максимально удобную позу…

Максим почувствовал, что снова засыпает. Он прикрыл глаза, но тут же стукнулся виском о стекло. Ехали они на этот раз очень быстро, и джип слегка заносило на поворотах, швыряя покорные тела пассажиров из стороны в сторону. Видимо, так Зонц пытался компенсировать свое собственное опоздание. При этом он явно злоупотреблял своей принадлежностью к власть предержащим. По крайней мере создавалось впечатление, что он только и ждет, что их остановит какой-нибудь добросовестный гаишник, которому можно будет ткнуть в нос красную или какую-то там корочку. Панкратов молчал. Молчал и Гусев. Возможно, причиной тому было их подчиненное положение. Зонц обернулся к Максиму и вопросительно вздернул подбородок: